— Что ж, выполняйте приказ, — бросил герцог, — принцесса сейчас в Ресске. На обратном пути проследите, чтоб в зарослях у речки (кажется, она называется Ройца) подобрали пленника. Отправляйтесь и, — голос Рене потеплел, — вы сделали все, что могли.
Когда стук копыт затих, герцог тронул коня:
— Вот и все, Шандер, мы могли оставаться в Ресске, это ничего не меняло. Великие Братья! Если бы я только уехал сразу же… Хотя никаких «если» нет и быть не может. Произошло то, что произошло, и нам теперь с этим жить.
Шандер промолчал — что тут скажешь…
— Из поражения можно и нужно выковать победу. Сильные характеры лишь закаляются в несчастии, — подвел итог расстроенный Жан-Флорентин.
2228 год от В. И. Ночь с 20-го на 21-й день месяца Лебедя.
Северный край Пантаны.
Костерок весело потрескивал, искры снопами взлетали вверх, словно возомнив себя падучими звездами, которыми столь богат месяц Лебедя. Ветки столетних елей тянулись к огню — в промозглой даже летом болотистой земле тепло было на вес золота. Над костерком висел видавший виды котелок, в котором варилась какая-то дичина. Сидевший у огня немолодой уже человек, по виду бывший вояка, не таился. Брать у такого нечего, а связываться для куражу — себе дороже. Такие вот бирюки, с какой стороны ни взгляни, куда как опасны, лучше уж обходить их стороной. И обходили. Не зная, что миновали первого, что бы там ни мнил о себе Примеро, мага Арции.
Уанн никогда не кичился своим мастерством, не пытался завести учеников или слуг, не стремился добиться власти, золота или признания. Верный однажды данной присяге, он хранил доверенную землю, хранил вопреки ее глупости, неблагодарности, доверчивости…
Прихотливая судьба выткала для Леона Валлентайна че Земке особый узор. Младший сын одного из захолустнейших баронов средней Фронтеры, он в юности объявил себя либром и подался в Мунт обучаться воинским наукам. Бойцом Леон стал неплохим, но что до научной премудрости и изящного обхождения — уж извините. Особых высот Валлентайн не достиг, да он к этому и не стремился. Походная жизнь, приграничные стычки, простые развлечения его вполне удовлетворяли. Годам к шестидесяти он намеревался (если святой Эрасти поможет дожить до такого возраста) скопить достаточно денег, чтоб жениться и открыть добрую корчму. Далее мечты бравого вояки не простирались. Пока в горах у истоков Майды человек тридцать имперских всадников, гоняя вконец обнаглевшую банду, сколоченную мелким дворянчиком из местных, не наткнулись на развалившийся храм, вовсе не похожий на те, что строили во имя Творца и чтящих его святых. Там и заночевали.
Приятели Леона мирно уснули, бедняга, которому выпало маяться на часах, поплевывал в огонь да таращился в темноту, а самого Леона словно что-то потащило в развалины. Там он забрался в потайной ход, приведший его в пещеру, где и нашел новехонькую, изукрашенную дорогими камнями шпагу с клеймом известного мастера на клинке. Кто и зачем ее туда принес, оставалось загадкой, но будущий Уанн понял, что клинок этот предназначен ему, и только ему. Забрав драгоценную добычу, он выбрался наружу и обнаружил, что наступила поздняя осень, а его товарищей и след простыл.
Кто другой на месте Леона просто сошел бы с ума, но ветеран решил, что на это нет времени. Надо было выбираться из ловушки, пока снег не завалит перевалы. Однако ноги его понесли в сторону от людских троп. Никогда не забывавший дороги, по которой он однажды пришел, Леон заблудился и вышел к пещерам, в которых обитал не кто иной, как тролль, оказавшийся отнюдь не чудовищем из сказок, а самым что ни на есть живым существом.
К Уанну страшила отнеслась вполне радушно, и он решил задержаться в этом краю до весны. Днем, не покладая рук, трудился, обустраивая свой неприхотливый быт, а по ночам ему снились странные сны.
Среди зимы к его обиталищу вышли трое разбойников, вконец оголодавших и утративших сходство с людьми. Странно, но он не хотел их убивать, хоть и понимал, что другого выхода нет. В живых останутся или эти трое, или он. Леон вышел навстречу со шпагой в руке, все еще думая, что не хочет забирать их жизни. И поднявшийся снежный вихрь погнал разбойников от пристанища Леона. Старый воин так и не узнал, как оборвался их земной путь. Да он и не думал о них. Потрясенный тем, что по своей воле вызвал смерч, он вспомнил, что многое из того, что он творил этой осенью, раньше было ему, прежнему, не под силу. А за этим пришло понимание того, что теперь он — хранитель шпаги. И Леон Валлентайн стал постигать магию. Сам. Без посторонней помощи, если не считать, конечно, магического оружия, по всему наделенного собственной волей и памятью.
Через несколько десятков лет он спустился с гор уже Уанном. Это имя ему дал сосед-тролль, чья пасть не могла произнести «Леон Валлентайн». Уанн был сильным магом и твердо знал, для чего живет. Он должен отдать шпагу в нужное время в руки нужного человека. И еще он должен искать то, не знаю что, что грозит самому существованию этого мира.
Поджарый пожилой человек снял с огня котелок и попробовал свое варево. Получилось вполне сносно. Путник стряхнул первую ложку в Огонь, почтив неизвестного ему бога, и принялся есть.
Это была последняя спокойная ночь. Завтра он вступает в области, прозреть которые обретенным пару сотен лет назад волшебных зрением было невозможно. Мирные земли северной Таяны, казалось, тонули в белесом неопрятном тумане. А это значило, что впереди творится сильнейшая волшба. Или же хранится нечто, обладающее силой не меньшей, чем доставшаяся ему шпага. Шпага эта, кстати сказать, менялась вместе с изменчивым миром. Она и теперь выглядела как первосортное оружие, но откованное позапрошлым летом известным умельцем, бежавшим в Арцию из Эр-Атэва. Как выглядел клинок на самом деле, Уанн не знал. Видимо, оружие откроет свое истинное лицо лишь тому, кому оно предназначено.
Глава 30
2228 год от В. И. 19-й день месяца Лебедя.
Таяна. Высокий Замок.
«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — Илана почти не слышала Тиверия, епископа Коатского и Никрийского, ведущего похоронную службу; — легат Архипастыря деликатно отказался напутствовать в иную жизнь погибших принцев. Его не уговаривали — толстенький, низенький брат Парамон был не из тех, кого воспринимают всерьез, а сильные мира сего, даже мертвые, должны представать перед народом в подобающем окружении.
Кафедральный собор Таяны был переполнен — погибших любили, особенно Стефана. Многие плакали. По мере удаления от алтаря траурные лиловые одеяния знати сменялись серыми накидками таянцев и белыми плащами эландцев, деливших с «Золотыми» и «Серебряными» ответственность за жизнь уцелевших.
Илана вошла в соборный храм как во сне и собралась было привычно отойти к первой из белых, вызолоченных сверху колонн, у которой всегда стояла. Рене Аррой мягко, но решительно вывел девушку вперед. Король ничего не выражающими глазами следил за осанистым басовитым Тиверием, рядом застыла Герика — королева казалась не более живой, чем лежащий в открытом гробу Стефан. По правую руку короля, чуть сбоку, стал Рене, согласно законам Таяны и Арции становящийся отныне наследником Марко. Илана не могла оторвать взгляда от чеканного профиля, герцог, казалось, глубоко задумался, и мысли его бродили в мирах, далеких от чинного, благостного рая, о котором распинался Тиверий.