Аррой вздохнул с видимым облегчением и обратился к Роману… по-эльфийски. Говорил адмирал, с трудом подбирая слова, путаясь в окончаниях и предлогах, но смертных, овладевших речью никогда не существовавших (как дружно утверждали умники из Академии) Перворожденных, либр еще не встречал. Если герцог хотел поразить собеседника, он своего добился. Роман в первый и, возможно, в последний раз в жизни утратил дар речи. Рене же спокойно повторил свою чудовищную фразу:
— Дорогого друга! Надо есть очень немного деловать волшбу от злых и больших ухи или идти на свежий ветер. Но это хуже много раз — мы увидены быть могем на ненужные человеки.
На сей раз бард отреагировал. Очертив круг и положив в его центре маленький золотистый камешек, он произнес несколько слов на эльфийском. Камень вспыхнул мягким светом заходящего солнца, осветив все оказавшееся в границах круга. Воздух наполнили звуки леса — шелест листвы, звон ручейка, перекличка устраивающихся на ночлег птиц. Роман взял герцога за руку и ввел внутрь.
— Я действительно эльф и не стыжусь этого. А что до предосторожностей… Кажется, я скоро буду бояться собственного отражения в зеркале. Но теперь нас сможет услышать разве что Проклятый.
— И то хорошо, — откликнулся Рене. — Никогда не был трусом, а в Высоком Замке всегда жили мои друзья, но сейчас снимать кольчугу как-то не тянет. Что с эркардом?
— Яд, и очень нехороший. Не представляю, кому мог помешать бедняга, завистников вроде бы у него не было, жадных наследников тоже. Зато знаете, кого я нашел?
— Лупе, я полагаю.
— Вы ясновидящий?
— Куда мне. Просто она наша единственная общая знакомая в Таяне из тех, которых мы потеряли из виду. Почему она убежала?
— Долгая история, если захочет, расскажет сама.
— Но ты теперь знаешь, где ее искать?
— Знаю. И у нас появился очень славный друг. Некий лекарь, которого выгнали из Академии за излишнюю приверженность науке.
— Ему можно верить?
— Мне кажется, вполне, Лупе за него ручается.
— Если только мы не ошиблись в Белом Мосту…
— А мы ошиблись?
— Очень надеюсь, что нет.
Герцог откинулся в кресле.
— Что ж, пока мы не узнали, кому мешал бедняга Альфред… Знаешь, мне казалось, что он всегда был эркардом Гелани и всегда им будет… Светлая ему память, добрый был человек… Но давай поговорим о живых. Что Стефан?
— Неудивительно, что дворцовый маг-медикус оказался бессилен и списал все за счет чисто материальных причин. Я не знаю, насколько ты силен в магии, тем более эльфийской…
— В магии я полный профан. Знаю несколько фокусов, и только. Даже не понимаю, как они у меня получаются… Единственное, в чем я уверен, так это в том, что возможности магии куда шире того, о чем толкуют в Академии.
А что до языка, то это память об одном давнем походе. Я немало поскитался по волнам, и однажды меня забросило на остров, где жили эльфы, не желавшие иметь ничего общего не только с людьми, но и с себе подобными. Они помогли мне, я прожил у них пару лет, потом мне удалось вернуться…
— Я много слышал о приключениях Счастливчика Рене, но об этом никогда не говорили.
— Об этом никто не знал. Я дал клятву и держал ее двадцать лет. Но сейчас, мне кажется, я должен сказать правду, чтобы, в свою очередь, услышать правду от тебя. Итак, я знаю, что эльфы существуют, обладают собственной магией, при этом преследуя разные цели, и что ты — один из них, хотя в тебе много человеческого. Пожив средь Дивного народа, я не могу в этом ошибиться.
— Да, ты прав. Будем играть в открытую. Я — разведчик. Кого я представляю, долго рассказывать, но пославшие меня озабочены тем, что прочли в старых книгах.
— Ты имеешь в виду Пророчество?
— О, монсигнор Аррой знает и это?
— Повторяю, я жил среди эльфов. Я не знаю, что там говорится, но у меня ощущение, что над миром подвешен меч.
— Пожалуй, да, если представить, что меч этот как плод. Сначала была завязь, потом этот меч рос, долго рос, а теперь созрел и готов упасть на наши головы… Самое печальное, что мы о нем почти ничего не знаем. Да, были некоторые знамения, упоминавшиеся в Пророчестве, но они говорят о сроке, а не о сути угрозы…
— Что будем делать?
— Разбираться в том, что в состоянии постичь.
— Романе, я второй раз прошу тебя, оставь этикет. Впереди нас ждет Проклятый знает что, а ты строишь между нами стенку из этого дурацкого «выканья». Ты мне можешь рассказать о Пророчестве?
— Видимо, я должен сделать это. Ты — Первый Паладин Зеленого Храма, истинный владыка Эланда, твое имя известно в Святом городе, и только ты можешь добиться для меня аудиенции у Архипастыря.
— У Филиппа? О, это умный человек, но не представляю, чем он может быть нам полезен. Я не верю, что молитвами мы сможем оттянуть конец света.
— Хвала Великому Лебедю, что он послал мне встречу с тобой, Рене. Ты воистину бесстрашный человек.
— Просто я не умею и не люблю молиться. Мы сами отвечаем за себя и за тех, кто слабее нас. Что и кому мы должны, надо решать самим. Если считать, что мы созданы по образу и подобию божьему, то это не две руки и две ноги, а свобода воли, мой дорогой эльф. Но я отвлекся. Конечно, Филипп тебя примет, но что это нам даст?
— Возможность узнать побольше о Пророчестве.
— Ты хочешь сказать, что у эльфов нет полного текста?
— Нет и никогда не было. Более того, единого Пророчества как такового никогда не существовало. Это эклектика…
— Понимаю…
— Нет, ты все-таки необыкновенный пират, Рене.
— Я много повидавший пират. И я требую, чтобы ты наконец объяснил мне все.
— Изволь. — Роман какое-то время помолчал, а потом медленно начал: — Мне известны четыре варианта Пророчества, пересказываемых церковниками, эльфами, гномами и троллями. Большинство же по понятным причинам знает только что-то одно. Причем на каждое истинное слово приходится мешок шелухи, а понятия «белого» и «черного», «своих» и «врагов» у сначала враждовавших, а затем разделенных рас столь разное, что я до конца не уверен, что сложенная мною и моими друзьями картина — правильная. К тому же в ней остается множество дыр и неясностей.
Что говорит Церковь, тебе известно. Обычная горько-сладкая смесь из угроз и обещаний. А вот еще сохранившие разум и знания тролли полагают, что уничтожившие их люди рано или поздно поплатятся за содеянное. Что после «века сытного лета», когда человечество забудет об осторожности и станет ленивым и доверчивым, как когда-то тролли, придут «Первые Хозяева» и вернут себе власть над миром. Некоторые люди выживут, но участь их будет столь страшна, что они позавидуют участи вымерших и одичавших троллей. В этом вроде бы нет ничего страшного — какой побежденный не пророчит несчастья победителям, если бы…