– Хватит выпендриваться, – разозлился
Илья, – если растеряешься, я через «ухо» подскажу, а сейчас… – Не договорив,
Сунс вытолкнул меня за дверь.
«Зачем ты, Иван Павлович, согласился стать
основным участником шоу?» – молнией пронеслась в мозгу мысль, но было поздно, я
очутился в омерзительно пахнущем отбросами помещении. Я стал вглядываться в
присутствующих. О чем меня не предупредили, так это о том, что в «Каторге» нет
электричества. На столиках мерцали тусклые керосиновые лампы, лица
присутствующих тонули в клубах сизого дыма. Похоже, в шалмане отсутствует и
вентиляция, смог стоит стеной. Впрочем, вполне вероятно, что для пущей
«красоты» администрация специально пускает в зал дым, в подсобном-то помещении
есть кондиционер.
Я опустил глаза и обрадовался: вот и Мамзель.
Прямо по курсу виднелись женские ноги, обутые в белые сапоги-ботфорты на
золотых каблуках.
Внезапно меня охватил азарт. За всю свою жизнь
я ни разу не дрался в трактире, с детства предпочитал решать конфликты
вербально. Вам это может показаться странным, но среди моих друзей нет
хулиганов, мне никогда не приходилось доказывать свою правоту при помощи «кулачных»
аргументов, разве что в очень юном возрасте. Я не сохранил никаких воспоминаний
о драках, а вот слова отца: «Ваня, воспитанный человек всегда сумеет найти
общий язык даже с каннибалом» я никогда не забываю и старательно следую им. Но
сейчас мне почему-то показалось, что это забавно – поучаствовать в розыгрыше! В
школьные годы я играл в спектаклях, получал главные роли и снискал успех у
местной публики. Одно время я даже грезил о профессиональной сцене, хотел пойти
учиться во ВГИК или в ГИТИС. Все-таки во мне течет кровь Николетты, гены
маменьки усиленно толкали меня на подмостки сцены. Но отец объяснил мне мое
заблуждение.
– Актер – зависимая профессия, – сказал
он. – Тебе может повезти, ты станешь популярным, а ну как не придет удача?
Не найдешь своего режиссера? Имей в виду, Ваняша, творческие профессии делятся
на первичные и вторичные.
– Это как? – не понял я.
Отец улыбнулся:
– Певец исполняет песню, но кто-то должен
придумать слова и музыку! Следовательно: поэт и композитор первичны, а
исполнитель вторичен, он всего лишь старательно озвучивает созданное другими.
Писатель, драматург первичны, режиссер, актер вторичны. Понимаешь, дружочек?
Лучше оказаться в стане первичных, они менее зависимы. В конце концов, всегда
можно писать, складывать рукописи в ящик и чувствовать себя не понятым
современниками, а вот танцевать, петь или актерствовать в стол не получится. На
мой взгляд, нет ничего печальнее нереализованного лицедея. Лишенный сцены, он
начнет играть в жизни.
И я, поверив отцу, отправился учиться на
писателя, но я определенно обладаю талантом артиста и сейчас легко докажу это.
Глубоко вздохнув, я решительно шагнул к
обладательнице белых ботфортов с золотыми каблуками.
Глава 22
Перед тем как начать импровизацию, я
машинально окинул глазами стол. В двух помятых алюминиевых мисках лежал салат
«Оливье» самого жуткого вида, на газетке распотрошенная вобла, полупустая
бутылка из-под пива российского производства. Кружки, в которые, похоже, налита
самогонка, куски черного хлеба, головка чеснока…
– Тебе чего? – спросил Жорж.
Лица актера не было видно, сизый дым закрывал
физиономии и плечи присутствующих, а вот столики и ноги были хорошо различимы.
– Заткнись, – рявкнул я, – молчи,
пока жив, морковка!
Не успев упомянуть корнеплод, я сообразил, что
перепутал овощи, и живо поправился:
– То есть редиска!
Жорж вполне натурально ойкнул, а Мамзель
визгливо заверещала:
– Вау, обожаю «Каторгу», каждый раз новый
прикол!
– Сегодня это не прикол, – рявкнул
я. – А ну, отвечай, с кем время проводишь?
– С Костей, – ответила Мамзель.
– Какое право ты имеешь с ним разгуливать?
– Но…
– Я возмущен!
– Простите…
– Изменщица!!!
– Я… – попыталась ответить Мамзель, очень
убедительно изображая изумление.
– Офигеть! – вклинился в диалог
Жорж. – Ты, ваще, кто?
И тут я вжился в роль хулигана целиком и
полностью, я поймал волну, оседлал ее и понесся на гребне ударившего в голову
адреналина.
– Здесь задаю вопросы я! Вывез девушку из
провинции, отмыл, откормил, одел, обул, а она теперь с другими по ресторациям
шляется, – прошипел я и, вспомнив о полученных от Ильи указаниях, схватил
миску с салатом и вытряхнул ее на колени Мамзель, потом сцапал бутылку с
самогоном и выплеснул содержимое на Жоржа.
Парочка завизжала, Жорж вскочил и ринулся на
меня, я выставил вперед сжатые кулаки, попал во что-то мягкое, податливое,
сильно ушиб большие пальцы и услышал звук глухого удара. Жорж мастерски
разыграл падение.
В зале зашумели, присутствующие явно
обрадовались драке. Мамзель засучила ботфортами и завизжала фистулой:
– Помогите, охрана!
Из тумана материализовалось двое парней в
грязных лохмотьях, я слегка удивился, о секьюрити в сценарии не было ни слова,
но поскольку спектакль шел без репетиций, возможны накладки, перестраиваться
придется на ходу.
Я схватил стул, поднял его над головой и
заревел, как разбуженный медведь:
– Прочь отсюда, смерды!
Уж и не знаю, из каких глубин памяти всплыла
последняя фраза? Может, во мне ожила родовая память бояр Подушкиных?
Охранники отступили, я, испытывая нервное
возбуждение, вцепился в Мамзель и стал трясти ее, как грушу, приговаривая:
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что наши
отношения закончены!
Девица отчего-то молчала. Чем сильнее я ее
тряс, тем податливее становилась она.
– Идиот, – шепнул кто-то мне в
ухо, – это не она!
От неожиданности я отпустил жертву и спросил:
– Кто тут?
Ответа не последовало, Мамзель внезапно
свалилась со стула на пол, я увидел ее лицо и чуть не лишился чувств.
На грязных досках лежала не певичка,
возжелавшая пиара и рекламы, а абсолютно неизвестная мне бабенка лет этак
сорока.
В полнейшей растерянности я присел возле
лишившейся чувств дамы и только тут понял трагизм случившегося. Не хочется,
конечно, признавать, но в последний год мое зрение стало терять былую остроту,
а в «Каторге» стоит темень вкупе с туманом. Лиц присутствующих не разглядеть,
меня ввели в заблуждение белые ботфорты, вот я и напал на ни в чем не повинных
людей.