– Либо вы мне доверяете, либо нет, –
сухо сказал я, – если моего честного слова вам недостаточно, то,
получается, вы считаете меня лгуном. Никакие исследования в таком случае не
помогут. Они не важны. Главное – ваше личное отношение ко мне.
– Ты идиот! – в сердцах воскликнула
Нора.
– Очевидно, да.
– И трус! – подтявкнула Варя. –
Раз не идешь к доктору, значит, признаешься, что ты отец. Вот так выходит.
– Завтра в девять! – свирепо
гаркнула Нора.
– Нет, – уперся я.
– Ты не выполнишь мой приказ? –
возмутилась Элеонора.
– Моя личная жизнь – это моя личная
жизнь, – ответил я, – много лет назад, когда вы наняли меня на
работу, мы решили не смешивать частное со служебным и до сего момента успешно
соблюдали договор.
– Я тебя уволю, – топнула
Элеонора, – хватит выжучиваться!
На крысином личике Вари промелькнуло выражение
радости, и тут у меня в кармане ожил мобильный.
– Вы разрешите ответить? – спросил я
у Норы.
– Иди, – махнула рукой
хозяйка, – остуди горячую голову и возвращайся с трезвым решением. Или
едешь завтра в лабораторию, или уходи вон! В чем пришел! Помнится, у тебя даже
чемодана не было, багаж уместился в портфеле!
Я выскочил в коридор и поднес телефон к уху.
– Алло!
– Вава! – взвизгнула маменька.
– Слушаю.
– Это правда?
– Что?
– Только не вздумай выкручиваться! –
заорала Николетта. – Я чувствую! Ощущаю! Вот он, запах большого
материнского горя!
– Ты о чем? – окончательно
растерялся я. – Сделай одолжение, поясни.
– Вопросы задаю я! – тоном
следователя из плохой киноленты об ужасах КГБ заявила маменька. – Молчать
и отвечать!
Я сел в кресло, стоявшее возле вешалки.
«Молчать и отвечать» – вот вам образчик женской логики, жаль только, что
выполнить этот приказ не представляется возможным.
– Ты вчера был в аптеке? – спросила
Николетта.
– Не помню, – изумился я, – а в
чем дело?
– Напрягись и вспомни!
– Какая разница? – продолжал
недоумевать я. – Что за странный интерес.
– Немедленно перечисли все места, куда ты
заглядывал накануне, – потребовала маменька.
Я попытался сосредоточиться.
– Утром я ездил по делам фонда
«Милосердие», около двух решил перекусить, заглянул в кафе, мне позвонила Нора
и велела купить ей книги, поэтому я поехал по магазинам. Одно издание нашел в
букинистическом отделе «Москвы», другое обнаружил в «Молодой гвардии». На
дорогах были сплошные пробки, да еще внезапно началась жара. У меня заболела
голова. О! Точно! Я заходил в аптеку!
– Уже лучше, – всхлипнула
Николетта, – когда человек признает свои ошибки, это первый шаг к их
исправлению.
– Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в
виду, – попросил я.
– Что ты купил у провизора? Не смей
лгать!
– Таблетки.
– Какие?
– Ну… не помню, вроде белые, круглые.
– Вава!!! Не разрывай мое сердце! Тебя
видела Мака, – завопила Николетта, – господи, все пошло прахом! Жизнь
рухнула в один миг! Где мой маленький мальчик, которого я водила гулять за
руку?
– Ты о ком говоришь? – уточнил я.
– Вава! Не смей хамить, – пошла
вразнос маменька.
– Извини, – пробормотал я.
Если честно, то я не могу припомнить момента,
когда мы с Николеттой ходили вместе «гулять за руку». В детстве мною занималась
Тася, та самая женщина, которая нынче служит у маменьки домработницей.
Появление Николетты в детской было столь же редким событием, как полярное
сияние над Москвой. «Тише, мама спит», – предостерегала няня маленького
Ваню, когда он собирался в школу. «Тише, мама принимает ванну», – говорила
Тася, когда я возвращался домой с уроков. «Тише, мама уезжает на
спектакль, – восклицала она около шести вечера, – лучше не высовывайся
в коридор». Да я и сам бы, без Тасиного предупреждения, не пошел в прихожую,
потому что лет с трех твердо усвоил: маменька, уносясь в театр, где ей
предстояло выйти на сцену с коронными словами «Кушать подано», находится на
взводе и способна отпустить сыну затрещину. Новый год, Седьмое ноября, Первое
мая, уж не помню, какие еще праздники были в советские времена, но все их я
отмечал в компании с Тасей, Николетта вместе с мужем веселилась в Центральном
доме литераторов, писательском клубе, недоступном рядовому москвичу, меня с
собой родители никогда не брали.
– Мака там была! – причитала
Николетта. – Она наблюдала, как ты, потеряв стыд, выпрашиваешь лекарство!
– Выпрашиваю? – изумленно
переспросил я. – Я просто приобрел упаковку! И я не заметил твою подругу!
Она точно меня видела? Может, перепутала с кем?
– Жалкая попытка оправдаться! Как только
Мака поняла, что ты делаешь, она спряталась за стенд и записала весь разговор
на диктофон.
– Чего? – по-детски отреагировал
я. – Записала на диктофон? Мака носит при себе этот аппарат и даже
способна им пользоваться? И зачем ей прятаться при виде меня? Прости,
Николетта, это какой-то бред!
– Слушай, Вава, – отчеканила
маменька, – внимание, звук!
В трубке что-то щелкнуло, и я услышал
собственный слегка искаженный голос. В свое время, когда я только начал
работать детективом, Элеонора вручила мне крохотный карманный магнитофон и
велела:
– Ваня, всегда записывай беседы с людьми,
иначе при пересказе можно упустить крохотную, но очень важную деталь. А еще мне
важно услышать интонацию твоего собеседника.
Я, естественно, выполняю приказ хозяйки,
приношу ей запечатленную информацию и частенько слушаю ее вместе с Норой,
поэтому мгновенно узнал, кому принадлежит баритон.
– Девушка, сделайте любезность, отпустите
моралгин.
[6]
– Данный препарат отпускается по
рецепту, – ответило контральто.
– Да ну? Месяц назад я приобрел его без
проблем.