--Так вы людей-то лечите или калечите?
--Как получится.
--А рога у вас где, а копыта?
--Рога я прячу, а копыта носить нынче не модно.
И как может взрослый, серьезный человек нести
такую околесицу? И при этом еще умудряется делать какие-то пометки в истории
болезни.
--Так может быть вы опасны, и не стоит у вас
лечиться?
В этот момент в палату вошли две сестрички,
пожилая и помоложе, и наш шутовской разговор прервался.
--Здрасьте еще раз, Юрий Юрьевич,--кокетливо
поздоровались обе.
"Доктор-черт" кивнул им головой и
сказал мне, уже направляясь к двери:
--Ну, калечить тебя я так и быть не буду, а вот
уколов пропишу превеликое множество.
Глава 5
Я провела в больнице три с половиной недели. За
это время я, наверное, раз тысячу поминала нечистого, который тут же являлся ко
мне и назначал еще что-нибудь изуверское. Перед выпиской я уже действительно
была близка к тому, чтобы поверить в реальность "доктора-черта".
В условиях карантина я общалась с окружающим
миром посредством записок, поскольку телефон был лишь в ординаторской, куда
простым смертным дорожка заказана. Маман приносила фрукты, конфеты и прочую
снедь, писала о домашних делах и своих вечных проблемах. Однажды она прислала
мне такое послание: "Дочка, пока ты больна, огорчать тебя не буду, но ты
должна знать, что дома произошли очень неприятные перемены. Когда выйдешь,
узнаешь, а пока не о чем не думай и выздоравливай". Зная мать, я решила
тогда, что речь идет о какой-нибудь перестановке мебели, из-за которой они
часто ссорились с отцом.
От Кирилла я получила четыре послания в первую
неделю. Потом наступило молчание. Запрятав свои сомнения и подозрения в самые
дальние углы сердца, я объясняла себе это затишье школьными проблемами:
начинались годовые контрольные и зачеты.
Муромский сообщал мне о делах в классе и в
школе, об учителях и учебе, шутил, что я нарочно заболела в конце года и
надеялся, что меня выпишут к прощальному вечеру. Послания его, как и раньше,
были отпечатаны на компьютере, и это обстоятельство немного меня огорчало.
Наверное, живой человеческий почерк согрел бы и порадовал меня больше. К тому
же записки Муромского были короче, чем мне хотелось и не совсем того
содержания, на которое я надеялась.
Когда же, наконец-то, настал счастливый и
долгожданный день моего освобождения, я отправилась в ординаторскую. Нужно
было, как водиться, вручить дорогому Юрию Юрьевичу, которого мы за глаза
называли "доктором Ю-Ю", презент, бутылку какого-то дорогого вина, на
которое, как всегда, не поскупился отец. Вызвав доктора в коридор, я собралась
было, пробормотав какие-нибудь изъезженные фразы, вручить ему пакет и поскорей
смыться из надоевшей больницы. Но он неожиданно прервал меня:
--Не надо!
--Как?--опешила я.
--Я тебе сейчас помог, а потом, может быть, ты
меня выручишь.
--Когда потом?--недоумевала я.
--Когда придет время.
Дверь за ним захлопнулась, а я, не особенно
задумываясь над словами доктора, зашагала вниз по лестнице на встречу солнцу,
весне и любви.
Из больницы меня забирал отец. Я ехала в
машине, преисполнясь чудесным настроением. Я радовалась тому, что выздоровела,
что подгадала прямо к прощальному вечеру и тому, что опять увижу Кирилла, и
тогда уже у нас будет все прекрасно. Нарастающее зеленое сумасшествие города и
безукоризненно зеленая весна не давали мне вспоминать о грустном и о том, что
меня настораживало. Ведь я давно не получала вестей от него. Мне не хотелось
думать о плохом.
Я так размечталась, что не заметила
непривычного угрюмого молчания отца. Он не проронил ни слова и был явно не в
духе всю дорогу. Впрочем, такое с ним часто бывало. Мы подъехали к нашему дому,
и я вышла из машины.
--Па, а ты что обедать не пойдешь?--спросила я
у него, удивляясь, что он не собирается подниматься домой.--У тебя ведь сейчас
перерыв?
--Дочка, мне надо с тобой поговорить,--сказал
он таким серьезным тоном, что я сразу почуяла беду.--Сядь-ка обратно в машину.
Я села, все еще надеясь, что речь пойдет о
каком-нибудь пустяке.
--Бети, мы не хотели говорить тебе, пока ты
болела. И теперь... В общем... Я больше не живу с вами.
--В каком смысле?--не поняла я.
--Понимаешь, дочка, мама твоя женщина хорошая,
но ...я больше не могу ее выносить. Короче, я ушел к другой.
Все это никак не могло уместиться в моей
голове. Я этого просто не могла переварить. Нет, такого не могло случиться со
мной. Именно со мной такого случиться не могло!
--Па, ты шутишь что ли? Это не смешно...
--Мне не до шуток. Ты уже достаточно взрослая,
чтобы понять все правильно. Так не могло дальше продолжаться!
--А она кто?--спросила я дрогнувшим голосом,
все еще не желая верить.
--Просто очень хорошая женщина. Мы вместе
работаем.
--Молодая?
--Ну да, она моложе мамы, но это не имеет
никакого значения.
--Нет, имеет! И теперь мне все понятно!
--Мы просто любим друг друга. Пойми ты, у нас с
мамой уже давно все закончилось. Но ты не беспокойся, я вас не оставлю, буду
помогать...
Сначала я просто оцепенела и окаменела, не
решаясь все еще принять это всерьез, но теперь вдруг почувствовала, как внутри
разрастается обида и гнев. Они душили меня, с трудом давая прорываться наружу
яростным словам:
--Ты все врешь! Я тебе не верю! Любовь,
говоришь?! Чушь собачья!--вскричала я, почти срываясь на визг.--Да ты просто
предатель. Ты сменил старую жену на молодую, а...взрослую дочь заменишь
младенцем!
В этот момент я представила себе, что у моего
отца будет ребенок от молодой жены, и я стану ему не нужна. Я почувствовала,
что вот-вот заплачу навзрыд. Но собравшись с духом и запрятав слезы подальше, я
продолжила, не дав отцу опомниться и что-то возразить:
--Я тебя ненавижу. И больше никогда, слышишь
меня, никогда..,-- я не могла сообразить, что же "никогда", и вдруг
решилась:-- Я никогда не хочу тебя больше видеть! И нам от тебя ничего не
нужно!!!
Я выпрыгнула из машины, с силой захлопнув
дверь. "Предатель! Чертов предатель!"--билось в моем мозгу. Кажется,
отец был оглушен таким внезапным взрывом спящего вулкана и ничего не сказал
вслед. А я и не хотела ничего слышать. Не оборачиваясь и закрыв зачем-то уши
ладонями, я удалялась от него и, уже войдя в подъезд, услышала, как машина
отъехала от дома. Наверное, навсегда.