Дом Утраченных Грез - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Джойс cтр.№ 68

Пастух пел долго, вознося к небу, как дар ему, необыкновенные мелодии. Майк поднял глаза и увидел ястреба, парящего в вышине, и его пронзила дрожь. Он оглянулся на пастуха, поющего на вершине скалы. Было что-то душераздирающее в сочетании силы и хрупкости, заключенных в этом человеке, в мысли о легких, напрягающихся в его груди, в этой крохотной и дерзкой фигуре, стоящей на скале и поющей необъятному пространству долины и самому космосу. И тут, по неведомой причине, Майк отчаянно разрыдался. В следующее мгновение он уже содрогался от неудержимых слез, и песня вторила его плачу. Ощущение времени и места исчезло.

Начиная понемногу успокаиваться, он увидел, что Манусос стоит рядом с ним, утонув коленями в пыли. Он чувствовал, как большие ладони пастуха гладят его волосы.

– Ну, ну, все хорошо.

Майк застеснялся своих слез:

– Прости. Не знаю, что на меня нашло. Прости.

– Простить? Почему простить?

– Я чувствую себя полным дураком. Я сидел, слушая твою песню. А потом вдруг разревелся, как малое дитя. Прости.

Манусос смутился:

– Но это была песня слез. Ничего удивительного, что ты заплакал, этого я и хотел от тебя. Зачем просить прощения?

Майк утер глаза:

– Там, откуда я приехал, мы редко плачем.

Манусос секунду изучающе смотрел на него. Потом сказал:

– Теперь понимаю. Ты из холодного климата, где слезы могут замерзнуть на лице. Вот, думаю, в чем все дело.

Майк взглянул на него. Подобное нелепое предположение показывало, как искренен и добр пастух. Он засмеялся:

– Нет. Нет, не в этом. А в том, что мы не позволяем себе плакать.

Манусос поднялся на ноги. Солнце скрылось за горой, но его лучи еще холодно блестели на полоске воды вдалеке. Он разжег костер.

– Тогда, – сказал он, – твои дела еще хуже, чем я думал.

– Расскажи об этой песне, Манусос.

– Я пел о человеке, который три года копал колодец в твердой земле. Он копал колодец, чтобы его возлюбленная пришла и стала жить с ним в том безводном месте. Но он потерял ее, и его слезы наполнили тот колодец. Теперь из него пьют только орлы да ястребы. Потом я благодарил солнце за то, что оно защищало нас последние дни, и просил у луны защиты еще на одну ночь. Это была песня солнца и луны.

Тем вечером Манусос, уча Майка танцу, был менее требователен. Казалось, он нервничал и был неуверен в себе. Велел Майку упражняться в трех танцах, которым уже научил его, но сам два или три раза прерывал игру на лире и уходил то ли проверить, нет ли чего позади скаты, то ли взглянуть на отару. На вопрос Майка, что он высматривает, отделывался молчанием и каждый раз, когда костер прогорал, вскакивал и наваливал в него груды мастичных кустов, пока воздух не наполнился густым, сладковатым запахом смолы. Майк, закончивший упражняться, заметил, что вид у пастуха какой-то смятенный; время от времени тот оглядывался, словно постоянно ждал, будто что-то случится.

Полная луна огромной каплей сияла на небе Когда Манусос дал костру прогореть, она как будто еще больше набухла и стала ближе. Она снова освещала весь склон. Манусос завернулся в одеяло и лег спать, наказав Майку охранять отару, не жалея жизни, если понадобится. Пастух уснул, а Майк задумался о ночах, проведенных им в горах. Впечатление было двойственным. Хотя он чувствовал голодную слабость и усталость от танцев, требовавших огромного напряжения, было и ощущение, что психологически он совершил некий прорыв в познании себя. Он был на пределе физических сил; его тело и чувства подверглись жестокому испытанию, но состояние духа совершенно переменилось благодаря танцам и посту. И хотя он чувствовал слабость и головокружение, он знал, что у него хватит сил провести эту, последнюю, ночь под открытым небом перед завтрашним возвращением в деревню.

Его больше не возмущали уловки Манусоса. Он воспринимал их, как и должно было воспринимать, – как театральные эффекты, способствующие доведению дела до конца. Не все из них были ему до конца понятны, но он был очень доволен тем, как перенес испытания, выпавшие ему в последние дни. От них ему, конечно же, не было никакого вреда, и по меньшей мере утром он сможет вернуться в Камари, научившись танцевать два-три танца, что пригодится через несколько дней на деревенском празднике в честь очередного святого. Уже за одно это он поблагодарил яркую и огромную луну, заливавшую горный склон серебристым светом.

Со стороны далекого моря набежал ветерок, и Майк поежился, плотнее укутывая плечи спальным мешком. На склоне в полную мощь неистовствовали цикады. Он посмотрел на пастуха, посапывавшего во сне неподалеку, и подумал, какой тот необыкновенный человек. Нелюдимый, неразговорчивый, он спустился к ним с гор, словно какой-нибудь фавн со своей лирой вместо свирели.

Он смотрел на спящего пастуха, и тут что-то легкое ударило ему в шею сзади. Он поднял руку и оглянулся. Ничего. Посмотрел в небо, не зная, что и думать.

Несколько секунд спустя что-то снова ударило его – по затылку. На этот раз он заметил, что это маленький белый камешек. Он подобрал его. Камешек был влажный и дурно пахнул.

Он подумал, что все это игры Манусоса. Рук пастуха было не видно, и он вполне мог кинуться камешком. Майк, подыгрывая ему, встал и заглянул за скалу, прошелся вдоль склона. Потом сел так, чтобы краем глаза видеть пастуха, и стал ждать, когда со стороны спящего полетит новый камешек. Текли минуты, но пастух, похоже, перехитрил Майка и больше не двигался.

Третий снаряд, теперь совсем не маленький, ударил его сбоку по голове. Майк открыл рот от неожиданности и встал. Потрогал голову. Кровь.

– Манусос! – зашипел он.

Пастух не пошевелился.

Майк стоял над ним. Может, он действительно спит? Но это невозможно. Кроме них, никого не было вокруг. Он внимательно осмотрел склон на всем его протяжении, до черной линии хвойного леса в четверти мили ниже места, где они находились. Вернулся к скале и обошел ее.

За скалой он остановился и прислушался. Цикады, казалось, звенели неистовей, чем прежде. Ритм стал быстрей, напряженней. Он посмотрел на луну. Она только-только начала убывать, но еще не слишком заметно. Он снова взглянул на склон и на этот раз увидел большой белый камень, со свистом летящий в него.

Он поднял руку и увернулся. Камень скользнул по руке, ободрав кожу на запястье, и, как пуля из винтовки, ударился об отвесную скалу позади него, оставив на каменной стене мокрую отметину. Это уже были не игрушки. Если бы камень попал ему в голову, то вышиб бы мозги. Кто-то пытался причинить ему зло.

– Боже!

Майк обшаривал глазами освещенный склон, ища за горбатыми кактусами и среди карликовых кустов притаившуюся фигуру. Немыслимо, чтобы кто-то мог прятаться там и, вытянувшись плашмя на земле, швырять в него камни. Но опять, словно из щели самой ночи, вылетел новый булыжник, снова с силой ударившись об отвесную скалу позади.