Его сменила хрупкая девочка лет двенадцати, красивая и
свежая, как весенний день, за ней последовал шестнадцатилетний ученик, за ним —
четырнадцатилетняя девочка. Всего за это утро Роден с помощью своей сестры
выпорол шестьдесят учеников: тридцать пять девочек и двадцать пять мальчиков.
Последним был пятнадцатилетний Адонис с великолепной фигурой. И Роден не
выдержал: пустив жертве кровь, он пожелал изнасиловать ее, в чем приняла
большое участие Селестина, которая подчиняла пациента неистовым желаниям брата.
Роден овладел задом юного ангела, осквернив его грязными ласками, порвав его в
клочья, и сбросил в самые недра пенистую струю своей страсти. Залитого кровью
мальчика утешили конфетами и отпустили.
Вот каким образом этот развратник злоупотреблял доверием
родителей, поручивших ему своих детей, а они, обольщенные действительно
быстрыми успехами учеников, имели глупость закрывать глаза на опасности,
которыми была полна эта школа.
— О небо! — вздохнула Жюстина, когда оргии в
соседней комнате закончились. — Как можно заниматься такими мерзостями?
Как можно наслаждаться, терзая детей?
— Ты не все еще знаешь, — отвечала Розали,
провожая подругу в свою комнату, — а то, что ты увидела, должно тебя
убедить, что когда мой отец обнаруживает в девочках особенные достоинства, он
поступает с ними так же, как поступил с этим юношей. Между прочим, —
продолжала Розали, — благодаря такому способу девочки не теряют свою
честь, им не приходится бояться беременности и ничто не мешает им найти
впоследствии супруга. Каждый год он использует подобным образом более половины
мальчиков или девочек. Ах, Жюстина! — воскликнула она, заключая подругу в
объятия. — Я ведь также испытала на себе отцовское распутство… Когда мне
было шесть лет, он меня изнасиловал и с тех пор почти ежедневно…
— Но послушай, — прервала ее Жюстина, — когда
ты немного повзрослела и могла призвать в помощь религию, почему же ты не
обратилась тогда к директору?
— Увы, — покачала головой Розали, — выходит,
ты не знаешь, что отец вырывает из нас все ростки религии, что он нас
развращает и запрещает исполнять религиозные обряды? Впрочем я ничего не
понимаю в религии, меня этому почти не учили. Мне, конечно, кое-что объясняли,
но только из страха, что мое невежество выдаст отцовское неверие; я никогда не
была на исповеди и не получила первого причастия. Отец так зло смеется над
такими вещами, так умело подавляет малейшую набожность, что навсегда отвращает
от религии всех, кем он наслаждался; а если детей к этому принуждают родители,
они соглашаются с неохотой, безразличием и презрением, и он не опасается, что
они проболтаются на исповеди. Иногда он собирает вместе учеников и учениц, в
которых уверен, и читает им лекции для того, чтобы совершенно искоренить в их
душах зачатки веры и добродетели. Но некоторые не пользуются такой честью из-за
своей слабости или в силу нелепой преданности предрассудкам, которыми отравили
их родственники.
— Какая предосторожность! — удивилась Жюстина.
— Она необходима, — ответила Розали, — чтобы
без помех наслаждаться и избежать опасностей, которые неизбежно появляются,
когда человек ведет такую жизнь; благодаря своей предусмотрительности он десять
лет спокойно предается утехам!
— Пойдем со мной, Жюстина, — сказала ей Розали
через несколько дней после этого разговора, — и ты собственными глазами
увидишь, чем занимается отец со своей сестрой, со мной, с гувернанткой и с
некоторыми из своих фаворитов. Надеюсь, эти мерзости подтвердят мои слова и
покажут, как должна страдать такая порядочная девушка, как я, в кого сама
природа вложила ужас ко всему, что составляет ее долг.
— Какой долг! Лучше скажи: несчастье.
— Увы, жестокий отец превратил мои несчастья в
обязанности, и я бы погибла, если бы вздумала противиться. Однако,
поспешим, — продолжала Розали, — урок скоро кончится, и отец,
подогретый предварительными упражнениями, собирается вознаградить себя за
сдержанность, к которой его порой вынуждает его осторожность. Занимай место,
где ты сидела в прошлый раз, и внимательно наблюдай.
Прежде чем поведать читателям о сладострастной оргии,
свидетельницей которой стала Жюстина, опишем ее участников.
Этими персонажами были: Марта, прекрасная как ангел
гувернантка дома, которой, как мы уже упоминали, было восемнадцать лет;
Селестина, его сестра; Розали, его дочь; юный ученик шестнадцати лет по имени
Фьерваль, и сестра последнего, пятнадцатилетняя девочка, которую звали Леонора
— эти двое, казалось, состязались друг с другом в грациозности, стройности и
совершенстве. Они были удивительно похожи, любили друг друга, и скоро мы
увидим, с какой ловкостью наш развратный учитель благоприятствовал этому
инцесту.
— Теперь мы можем чувствовать себя свободно, —
начал Роден, тщательно запирая все двери, — и займемся нашими забавами;
утренние порки так меня взволновали… Вот поглядите, — добавил он,
выкладывая на стол багровый, будто отлитый из железа член, который привел бы в
трепет любую задницу.
Вот именно, любую: пора сообщить читателям, что Роден
справлял свои церемонии исключительно в этом храме; в силу предрасположенности
или мудрости опытный Роден не позволял себе иного наслаждения, и мы увидим, что
он неукоснительно следовал своим правилам.
— Иди ко мне, милый ангел, — обратился он к
Фьервалю, проникая языком в его рот, — я хочу начать с тебя; ты знаешь,
как я тебя обожаю. Снимите панталоны с вашего брата, Леонора, и пусть ваши
ручки приблизят к моим губам великолепнейший зад этого красавца… Прекрасно! Это
то, что мне надо…
И он принялся лобзать, поглаживать, тискать, облизывать
седалище, не имевшее себе равных.
— Моя сестра, — продолжал Роден, — встанет на
колени перед этим юношей и будет сосать его; Марта приготовит Леонору: ее зад я
хочу видеть рядом с задом ее братца и тоже целовать его, это будет пикантное
сочетание… Да, именно пикантное. Однако для полной картины кое-кого недостает,
поэтому ты, Розали, подними подол Марте, оголись сама и устройся так, чтобы я
имел под рукой обе ваши попки.
Сцена составилась в считанные секунды. Но у Родена было слишком
много желаний и слишком богатое воображение, чтобы он довольствовался одной
композицией. И вот какой была следующая: Леонора и Фьерваль улеглись перед его
лицом в такой позе, чтобы он имел возможность целовать по очереди рот юноши и
заднее отверстие его сестры; справа и слева он обеими руками ласкал ягодицы
Марты и Розали.
— Попробуем другую вариацию, — сказал он некоторое
время спустя, — я должен поработать розгами: это для меня ни с чем не
сравнимое удовольствие и никогда мне не наскучит. Твой зад, Леонора, будет
радовать мой взор, и поцелуи, которые я на нем запечатлею, разожгут мое желание
отделать его как следует; но я бы хотел, чтобы эту процедуру начал ваш брат. Я
тоже возьму розги и всыплю ему по первое число, если он будет щадить вас.
Сцена эта происходила так, как было задумано, но скоро Роден
захотел, чтобы его сестра возбуждала ему член, прижимая его к ягодицам дочери,
а Марта обрабатывала ему задницу розгами. Читатель, возможно, не поверит, но
Фьерваль, достойный ученик Родена, не выказал никакого желания щадить свою
сестру; подстегиваемый сыпавшимися на него ударами, малолетний развратник бил
ее изо всех сил.