— Милый ангел, — сказал он Жозефине, — прежде
чем мы подружимся, я должен объяснить вам мои страсти, и они столь же сильны,
сколь и необычны. Прежде всего хочу предупредить, что я мало ценю прелести
вашего пола, словом, я никогда не пользуюсь женщинами: я подражаю им, но я их
презираю. Вот как вы будете вести себя, чтобы служить моим удовольствиям: я
познакомлю вас со многими мужчинами, и вы соблазните всех, кого я укажу.
Вот, — продолжал принц, вручая Жозефине искусственный член длиной
тринадцать дюймов и девять дюймов в обхвате, — вот размер, который меня
устраивает; когда вы обнаружите такой фаллос, вы сразу дадите мне знать. Во
время утех вы наденете на себя тунику телесного цвета так, чтобы виден был
только ваш зад, а остальное мои глаза видеть не должны; вы будете готовить
члены, которые войдут в мой задний проход, вы сами будете вставлять их, затем
будете возбуждать владельца члена, а в знак благодарности, когда меня отделают
как следует, я отдам вас на потеху этим мужчинам, и вы, кроме того, получите от
меня четыреста ударов кнутом. Но это еще не все, прелестница моя: в довершение
всего ваши женские принадлежности будут подвергнуты самому жестокому
надругательству. После кнутобития вы разденетесь догола, ляжете на пол,
раскинув ноги, и все мужчины, удовлетворившие меня, будут испражняться вам в
вагину и на грудь. После этой процедуры они подставят мне свои анусы, и я
вычищу их языком. В конце концов я сяду вам на лицо, вы откроете рот как можно
шире и примете внутрь мои экскременты, в это время меня будет возбуждать один
из мужчин, и моя сперма прольется одновременно с испражнениями: только таким
способом я могу испытать оргазм.
— А какое вознаграждение предлагает его высочество за
такие унизительные услуги? — поинтересовалась Жозефина.
— Двадцать пять тысяч франков в месяц, — ответил
принц, — кроме того я оплачиваю все аксессуары.
— Конечно, это не слишком много, — заметила
Жозефина, — но остальное компенсирует ваша великодушная протекция. Я к
вашим услугам, сударь.
— А что это за юноша, которого вы называете вашим
братом? — спросил принц.
— Он действительно мой брат, и сходство его вкусов с
вашими может сделать его полезным для вас.
— Ого! Стало быть, он содомит?
— Да, сударь.
— Он сношает вас в зад?
— Иногда.
— Ах, черт побери! Я хочу увидеть эту сцену. Жозефина
позвала меня, принц, чтобы я сразу же почувствовал себя в своей тарелке,
расстегнул мне панталоны и помассировал член.
— Да, — признал он, — очень неплохой
инструмент; он не совсем соответствует размерам, которые я использую, но в деле
он должен быть хорош, а его извержение, наверное, просто потрясающее.
И без дальнейших рассуждений, уложив Жозефину на живот, он
ввел мой орган в эту заднюю пещерку, самую тесную на свете. Не успел я
примоститься поудобнее, как он зашел сзади, спустил мои панталоны до пола,
потрепал мою задницу, раздвинул ягодицы, приник к анусу губами, затем,
поднявшись, вставил туда свой член и совершил несколько движений. Скоро извлек
его и принялся созерцать мои ягодицы, повторяя, что они совершенно в его вкусе.
— Вы не смогли бы испражняться во время
совокупления? — спросил он меня. — Я безумно люблю наблюдать, когда
мужчина, сношающий кого-нибудь в зад, испражняется, вы не можете себе
представить, насколько воспламеняет мою похоть эта маленькая шалость; я вообще
очень люблю дерьмо, я даже ем его; глупцы не могут понять эту прихоть, но есть
страсти, которые сотворены для людей определенного круга. Ну так что? Вы будете
испражняться?
Вместо ответа я выдал самую обильную в своей жизни порцию
дерьма. Генрих принял его ртом все без остатка, и сок, которым он обрызгал мне
ноги, стал свидетельством его несомненного наслаждения. Со своей стороны он
последовал моему примеру, и когда я приготовился подтереть ему задницу, он
остановил меня:
— Нет, это женское дело.
И Жозефине пришлось убрать все руками. Принц смотрел, как
она это делает, и явно наслаждался унижением женщины.
— У нее довольно красивый зад, — сказал он,
похлопав по названному предмету, — я думаю, он вполне подойдет для порки;
я предупреждаю, что отделаю его на славу, но надеюсь, что вам все равно.
— О, разумеется, ваше высочество, клянусь вам: Жозефина
в вашем полном распоряжении и всегда будет почитать за честь все, что вам
угодно с ней сделать.
— Дело в том, что нельзя щадить женщин в моменты
сладострастия; вы окончательно испортите себе удовольствие, если не знаете, как
поставить их на место, а место их — всегда быть на коленях.
— Ваше высочество, — обратился я к принцу, —
меня поражает в вас одна вещь: я имею в виду вашу способность сохранять дух
либертинажа даже после того, как угасает порыв, который придает ему силы.
— Это потому, что у меня железные принципы, —
отвечал этот мудрый человек. — Я аморален по убеждению, а не по
темпераменту: в каком бы физическом состоянии я не находился, это нисколько не
влияет на состояние моего духа, и я предаюсь последним удовольствиям после
оргазма с таким же пылом, как и сбрасываю семя, несколько месяцев застоявшееся
в моих чреслах.
Затем я захотел выразить свое удивление тем грязным, на мой
взгляд, способом наслаждаться, который он употребил только что на моих глазах.
— Друг мой, — ответил он, — дело в том, что
только эта грязь и имеет ценность в распутстве: чем отвратительнее утехи, тем
сильнее они возбуждают. Постоянно давая волю своим наклонностям и вкусам,
человек совершенствует и оттачивает их, следовательно, совсем нетрудно дойти до
крайней степени продуманной извращенности. Ты находишь мои вкусы странными, я
же нахожу их слишком обыденными и простыми: мне хотелось бы сделать их еще
гнуснее. Я всю жизнь жаловался на скудость моих возможностей. Ни одна страсть
не требовательна в такой мере, как страсть развратника, потому что никакая другая
не щекочет, не сотрясает с такой силой нервную систему, никакая другая не
разжигает в воображении столь мощный пожар. Но отдаваясь ей, надо позабыть все
свои качества цивилизованного человека: только уподобляясь дикарям, можно
достичь самых глубин распутства; если человек обладает силой или одарен
милостями природы, так лишь для того, чтобы ими злоупотреблять.
— Ах сударь, но от таких максим слишком отдает
тиранией, жестокостью…
— Истинный либертинаж, — сказал на это
принц, — всегда шагает в ногу с двумя этими пороками; нет ничего более
деспотичного, чем он, вот почему эта страсть по-настоящему подвластна только
тому, кто, как, например, мы, принцы, имеет какую-то власть.
— Следовательно, вы получаете удовольствие от
злоупотребления этой властью?
— Более того: я утверждаю, что власть и приятна только
тем, что ею можно злоупотреблять. Ты, друг мой, кажешься мне достаточно
богатым, в достаточной мере организованным умственно, чтобы понять тайные
принципы маккиавелизма, которые я тебе изложу. Первым делом запомни, что сама
природа пожелала, чтобы народ был только орудием, исполняющим волю монарха,
народ только для этого и пригоден, он и создан слабым и тупым только для этой
цели, и любой суверен, который не заковывает его в цепи и не унижает, несомненно
грешит против природы и ее намерений. Знаешь, какова цена либерализма монарха?
Всеобщий разброд и беспорядок, разгул животных инстинктов народного бунта,
падение искусств, забвение наук, исчезновение денежной системы, чрезмерное
вздорожание хлебных продуктов, чума, война, голод и все прочие несчастья, Вот,
Жером, вот что ожидает народ, свергающий иго, и если бы в мире существовало
высшее верховное существо, его первая забота должна была бы заключаться в том,
чтобы покарать властителя, который по своей глупости уступает свою власть.