— А после того, как ограбим? — поинтересовался
Терговиц.
— Убьем, и детей его в придачу, — сказал я. —
В доме совсем мало слуг; у нас хватит сил, чтобы связать их, и у меня уже
сейчас трещит член, предвкушая зрелище их предсмертных страданий.
— А как быть с гостеприимством, друзья? — спросил
Волдомир. — Ведь нас все-таки приютили в этом доме.
— Это верно, — согласился я, — поэтому мы
должны быть благодарными. Справедливость требует, чтобы мы сделали добро
человеку, который был любезен с нами. Разве этот скот, наш хозяин, не говорил
нам сто раз, что он, как примерный христианин
[96]
, попадет
прямиком в рай? Если это действительно так, он будет на небесах в тысячу раз
счастливее, чем на земле. Разве я не прав?
— Разумеется, прав.
— Выходит, мы должны оказать ему последнюю услугу.
— Я согласен, — заявил Волдомир, — но при
условии, что их смерть будет ужасной. Мы очень долго грабили и убивали из
нужды, пришло время заняться этим из прихоти, из порочности; пусть весь мир
содрогнется, узнав о наших преступлениях… Пусть люди краснеют от стыда, что
принадлежат к той же породе, что и мы с вами. Еще я хочу, чтобы нашему
преступлению воздвигнули памятник, который всегда будет напоминать потомкам о
нашем подвиге, и мы собственными руками вырежем свои имена на его граните.
— Продолжай, злодей, мы внимательно тебя
слушаем, — подзадорили мы его.
— Он сам должен поджарить своих детей и вместе с нами
участвовать в трапезе, а в это время мы будем его сношать; после этого мы его
свяжем, бросим в погреб и обложим остатками пищи: так он и умрет, когда придет
его время.
План был одобрен единодушно, но к сожалению из-за
беспечности с нашей стороны разговор услышала самая младшая из хозяйских
дочерей, которую уже изувечила наша страсть — бедняжка начала хромать на одну
ногу после того, как мы развлеклись с ней, а Волдомир своим огромным членом
разворотил ей анус, и успокоить ее удалось только подарком. Девочка в ужасе от
услышанного побежала к отцу, и тот, не мешкая, вызвал в дом солдат местного
гарнизона. Однако Бог, покровительствующий злодейству, всегда одерживает верх
над добродетелью, в чем не оставалось никаких сомнений.
Четверо солдат, присланных в дом нашего хозяина для его
охраны, оказались нашими бывшими товарищами по несчастью, которые, как и мы,
сумели сбежать из Сибири; легко догадаться, что они выбрали нашу сторону,
изменив христианскому богу грузин, и бедняга, вместо трех врагов, обрел
семерых. Храбрые воины с радостью согласились получить свою долю добычи и
разделить наши удовольствия, и мы немедленно приступили к делу. Мы привязали
своего благодетеля к столбу в обеденном зале и угостили вначале пятью сотнями
ударов хлыста, которые порвали его заднюю часть в клочья, а затем — потрясающим
зрелищем, когда на его глазах изнасиловали всех шестерых детей. После плотских
утех их также привязали кружком вокруг отца и выпороли, забрызгав всю комнату
кровью. На следующем этапе мы долго пытались вовлечь в утехи отца и заставить
его совокупиться со своими несчастными детьми, но все попытки поднять его член
были безуспешны, так что пришлось кастрировать его и отрезать главный мужской
атрибут, а детей заставить съесть и яички и детородный орган; в довершение мы отрезали
девочкам груди и силой накормили отца еще горячей и трепетавшей плотью, которую
он породил.
Мы уже собирались переходить к очередным развлечениям, когда
произошла неожиданная ссора в нашей среде. Среди четверых солдат был один
молодой русский, чья красота в продолжение всего вечера возбуждала Волдомира
так же сильно, как и меня. И вот, когда наконец мой орган оказался в заднем
проходе юноши, краешком глаза я увидел, что ко мне с ножом в руке приближается
поляк; в тот же миг я выхватил свой кинжал и, не покидая задницы молодого
солдата, в которую уже готовился излить семя, вонзил его в грудь Волдомиру.
Поляк упал на пол, из раны хлынула кровь.
— О, дьявольщина! — раздался голос Терговица,
который в это время содомировал другого солдата. — Какой удар! Должен
признаться, Боршан, что мне совсем не жаль этого костолома: рано или поздно он
все равно то же самое сделал бы с нами.
Я вытер свой нож и только тогда испытал извержение — лишнее
подтверждение тому, что убийство ничуть не мешает эякуляции, скорее наоборот.
Потом я не. спеша раскурил трубку и обратился к Терговицу с такими словами:
— Знаешь, дружище, я никогда не поступил бы так с нашим
товарищем, если бы давно не заметил в нем все пороки, пагубные для такой
компании, как наша. Давай поклянемся всю жизнь хранить верность друг другу, и
ты увидишь, что без него нам будет намного лучше.
Этот неожиданный эпизод стал завершением нашей операции. Как
и было задумано, мы обшарили весь дом, по-братски разделили добычу, и союзники
наши остались очень довольны. Расстались мы очень дружелюбно, однако я
предложил Карлсону — так звали русского — остаться с нами, и он согласился. Мы
погрузили свои вещи на двух мулов, сами вскочили на трех резвых лошадей,
двинулись вдоль берега Черного моря и добрались до Константинополя.
Карлсона мы взяли с собой только в качестве слуги; хотя я
был очень привязан к нему, я хорошо понимал, что еще десять-пятнадцать
извержений в его великолепную задницу успокоят мою страсть, поэтому поостерегся
поставить его вровень с нами, чтобы не получить в один прекрасный день опасного
соперника.
Несколько грабежей на большой дороге, несколько
изнасилований и убийств, которые были обычным и легким делом в этой стране, где
не существовало ни правосудия, ни полиции, — этим исчерпывались наши
приключения в Малой Азии, и мы спокойно, в приятном расположении духа, въехали
в столицу турецкого султана, куда нас следовало бы доставить в железных клетках
и препроводить прямиком на виселицу.
Чужестранцы живут не в самом Константинополе, а в его
пригороде, называемом Пера. Туда мы и направились с намерением отдохнуть
несколько дней, прежде чем заново заняться своим ремеслом, которое до сих пор
было настолько прибыльным, что у нас с Терговицем скопилось по двести тысяч
франков на каждого.
Однако, посовещавшись со своим собратом, я написал сестре
письмо с просьбой выслать мне деньги и рекомендательные письма для
Константинополя и заодно для Италии, куда мы намеревались отправиться из
Оттоманской империи. Не прошло и двух месяцев, как я получил все необходимое.
Представился банкиру, у которого мне был открыт кредит, и в его доме был
очарован шестнадцатилетней девушкой, его приемной дочерью; он любил ее больше
всего на свете и воспитывал как собственное дитя. Это было златовласое
очаровательное создание с неземной красоты глазами, добродушное и в высшей
степени наивное. И вот здесь случилось нечто совершенно неожиданное под
влиянием странного каприза, впрочем, нередко случающегося г истинными
распутниками. Итак, со мной произошло следующее: хотя Филогона была чрезвычайно
обольстительна, хотя внушала мне очень сильные и недвусмысленные чувства, при
виде ее меня охватывало непреодолимое желание, чтобы ею обладал Терговиц;
только эта мысль наполняла силой мой член, и я лелеял и взращивал ее несколько
дней. Не в силах сдерживаться долее, я привел венгра в дом покровителя
Филогоны, которого звали