Мы зашли к судебному следователю, и Нуарсей заявил:
— Ваша честь, эта молодая дама, получив свободу, не собирается
скрывать имя преступника, совершившего воровство, в котором ее обвинили по
ошибке. Она только что призналась мне, что вам надо искать одну из трех девиц,
которые были вместе с ней в доме герцога Даннемара в Сен-Море. Скажи, Жюльетта,
ты помнишь ее имя?
— Да, сударь, — ответила я, сразу сообразив, куда
клонит коварный Нуарсей. — Она была самой красивой, ей восемнадцать лет, и
зовут ее Минетт.
— Это все, что нам надо, мадемуазель, — сказал
представитель закона. — Вы готовы подтвердить ваше показание под клятвой?
— Разумеется, ваша честь, — кивнула я и воздела
правую руку к распятию. — Я клянусь, — мой голос звучал громко и
уверенно, — перед Господом нашим Иисусом Христом, что девица по имени
Минетт виновна в краже в доме господина Даннемара.
Мы вышли и сели в ожидавший нас экипаж Нуарсея.
— Вот так, моя голубка, без меня ты ни за что не
разыграла бы эту маленькую комедию. Однако роль моя была скромной — я просто
поставил пьесу, зная, что дальше ты сообразишь сама, и оказался прав. Сыграла
ты безупречно. Поцелуй меня, мой ангел… Мне нравится сосать твой лживый язычок.
Да, ты вела себя как богиня! Эту девицу повесят, а когда человек виновен, ему
доставляет наслаждение не только ускользнуть от наказания, но вдвойне приятно
послать вместо себя на смерть невинного.
— Я безумно люблю вас, Нуарсей, из всех мужчин на земле
люблю вас одного; только вы подходите мне. Но тем не менее я вас обманула и
раскаиваюсь в этом.
— Будет, будет, Жюльетта, не волнуйся, — успокоил
меня Нуарсей, — ты совершила красивое преступление, поэтому сделай милость
— перестань каяться. Я хочу, чтобы ты сожалела лишь о добродетельных поступках.
Кстати, у тебя не было никаких причин делать это за моей спиной, —
продолжал мой покровитель, когда мы ехали к его дому. — Я не буду возражать,
если тебе захочется сделать мне маленькую пакость и посношаться на стороне,
лишь бы это мотивировалось алчностью и похотью; по моему убеждению, порок
оправдывает любая причина. Но будь осторожна с клиентами Дювержье: она
поставляет товар только для отъявленных распутников, которые жестоки в своих
страстях и в любой момент могут довести тебя до смерти. Если ты, без утайки,
поведаешь мне все свои вкусы и наклонности, я сам буду устраивать тебе
исключительно выгодные свидания, где риска будет намного меньше, зато ты
сможешь воровать всласть. Ведь воровство — обычное дело, из всех человеческих
грехов это самый естественный; у меня самого долгое время была такая привычка,
и избавился я от нее только благодаря тому, что стал приучать к этому других,
что еще приятнее. Нет лучшего лекарства от мелких пороков, чем большие
злодеяния; чем чаще мошенничаешь с добродетелью, тем скорее привыкаешь попирать
ее, и в конечном счете твои чувства будут откликаться только на самое необычное
и грандиозное. Вообще-то должен признаться, что ты упустила шанс получить за
один присест целое состояние: я не знал о твоей слабости и в прошлом году
отказал нескольким своим друзьям, которые сгорали от желания развлечься с тобой
и могли озолотить тебя только за то, что ты оголишь свой восхитительный
зад. — Нуарсей задумчиво помолчал и заговорил о другом: — Кстати,
источником всех твоих неприятностей был бедняга Любен. На него пало подозрение
хозяина, и он поклялся провести собственное расследование. Но не беспокойся,
любовь моя, ты отмщена: вчера Любен отправился в «Опиталь», где и проведет
остаток своих дней. Ты же должна знать, что обязана своим освобождением и
разрешением твоего дела любезнейшему Сен-Фону, министру и моему большому другу.
Против тебя были неопровержимые факты, назавтра тебя собирались предать суду, и
уже собрали двадцать два свидетеля. Но будь их даже пятьсот, наше влияние
отмело бы их в сторону; влияние это огромно, Жюльетта, и между нами говоря, мы
с Сен-Фоном силой одного только слова, одного жеста можем снять петлю, накинутую
на шею самого матерого преступника на земле, и вместо него отправить на
виселицу святого. Так делаются дела, когда на троне сидят идиоты. Придворные
водят их за нос, дурачат их, а эти тупые куклы воображают, будто царствуют и
правят, между тем как на деле царствуем мы — они лишь наши орудия или, лучше
сказать, единственные монархи в этом королевстве — наши —страсти. Мы могли бы
стереть в порошок и Даннемара — у меня для этого достанет и сил и средств, но
он такой же распутник, как и мы, о чем свидетельствуют его эксцентричные
проделки. Никогда не тронь тех, кто похож на тебя, — вот мой девиз, и ты
тоже можешь подписаться под ним. Герцог знает, что был не прав, когда так
сурово обошелся с тобой, сегодня ему за это стыдно, он и думать перестал об
украденных вещах и даже будет счастлив . увидеть тебя снова. Я беседовал с ним,
и он просил только об одном: чтобы кого-нибудь повесили. Это будет сделано, он
будет удовлетворен, а вместе с ним и мы. Однако я не советую тебе еще раз
ходить к старику: мне известно, что он желает видеть тебя для того лишь, чтобы
разжалобить твое сердце по поводу Любена, а этого делать не следует. Когда-то
этот Любен служил и у меня, он меня немилосердно трахал, стоил мне кучу денег и
настолько надоел, что я не раз подумывал засадить его за решетку. Теперь он в
тюрьме, и мне кажется справедливым, если он там останется навсегда. Что же
касается министра, он очень хочет встретиться с тобой; это произойдет нынче
вечером, когда ты отправишься к нему на ужин. Он удивительно развратный человек.
Порочные ad infinitum
[63]
вкусы, наклонности, страсти,
фантазии… Думаю, не стоит предупреждать тебя об абсолютной покорности — это
единственное средство продемонстрировать ему твою благодарность, что ты, так
некстати, собиралась испытать на мне.
— Моя душа — точная копия вашей, Нуарсей, — с
достоинством отвечала я. — От меня вы больше не услышите ни одного слова
благодарности: я поняла, что вы помогли мне только для вашей же пользы, и мне
кажется, от этого я еще сильнее люблю вас, поскольку вижу, что ничем вам не
обязана. Что касается покорности, об этом можете не беспокоиться: располагайте
мною — я ваша раба, я женщина и знаю свое место и свой удел, имя которому
подчинение.
— Да— нет, ты не совсем права, — запротестовал
Нуарсей. — Потому что твой талант, ум и характер ставят тебя неизмеримо
выше всяческих форм рабства. К рабскому сословию я отношу замужних женщин и
дешевых шлюх и исхожу при этом из законов Природы, которая хочет, чтобы
подобные создания пресмыкались и лебезили перед нами, сильными мира сего, так
как по ее замыслу они должны составлять класс слабых особей, но когда, в
исключительных случаях, благодаря талантам, интеллекту, богатству и влиянию,
они попадают в класс сильных, то автоматически обретают права этого высшего
класса, и им становится дозволено все: тирания, угнетение, безнаказанность и
полная свобода творить любые злодеяния. Я хочу, чтобы для меня и моих друзей ты
была послушной женщиной и рабыней, а для прочих — деспотом, и обещаю, что
предоставлю в твое распоряжение все возможности для этого. Ты, Жюльетта,
полтора дня провела в тюрьме и заслуживаешь вознаграждения. Я знаю о твоих
двенадцати тысячах годовой ренты, негодница, которую ты от меня скрыла. Но это
не важно: я был в курсе твоих махинаций, и завтра же ты получишь еще десять
тысяч, а министр просил меня передать тебе вот этот документ: он гарантирует
ежегодный пенсион в тысячу луидоров плюс проценты с капитала, получаемого с
больниц и домов призрения — калеки получат меньше похлебки, зато у тебя будет
больше безделушек; одним словом, это обычная, распространенная повсюду практика.
Если не ошибаюсь, это составит двадцать пять тысяч в год, не считая твоего
жалованья, которое ты будешь продолжать-получать полностью и в срок. Теперь,
радость моя, ты видишь, что последствия преступления не всегда бывают
неприятными: добрые намерения — я имею в виду твою помощь Любеку — привели тебя
в кутузку, а кража в доме Даннемара станет причиной твоего процветания, ну так
что ты теперь скажешь? Поэтому, Жюльетта, злодействуй, сколько твоей душе
угодно: теперь мы знаем необычайную силу твоего воображения, мы многое от тебя
ожидаем и гарантируем, что любой твой поступок останется безнаказанным.