— Вероятно, потому, что тебе всегда было наплевать на то, что я пишу…
— Где Молли? — перебила я.
— Смотрит телевизор в соседней комнате — черт возьми, я уже говорил.
Дальше нецензурно.
— Я вижу, ты уже дошел до нужной кондиции.
— …Вероятно, потому, что тебе всегда было плевать на то, что я пишу, моя рубрика и получилась иронической.
Я рассмеялась.
— В таком случае прости обитателей Тридцать второй Уэбстер-роуд за то, что мы не чувствуем иронии самого сердитого человека в Холлоуэйе, с которым нам приходится встречаться каждое утро на протяжении жизни.
— К чему ты клонишь?
Вероятно, сценарист, наблюдавший нашу жизнь со стороны, заменил бы все это более живым и осмысленным диалогом вроде: «Хороший вопрос… Так куда же мы катимся?.. Что происходит?.. (ну и так далее, и вот — финал) Все кончено!». Ну ладно, тут придется немного подработать, зато получится эффектно. Но поскольку мы с Дэвидом — вовсе не Том с Николь,
[2]
мы проморгали эти превосходные метафорические моменты. У нас никак не получается достаточно живого и складного диалога.
— Что-то не понимаю, какой в этом смысл. Ты же насел и не даешь слова сказать…
— Ага, как же.
— Ну, как ты?
— Отвяжись.
Я выразительно вздохнула в трубку — для этого пришлось переместить ее поближе к губам, что скрало момент спонтанности и вызвало некоторую заминку. По опыту знаю — мой мобильник не справляется с передачей нюансов вздохов и пауз.
— Ну, что еще? Что ты хотела этим сказать?
— Просто вздохнула.
— Пыхтишь, как альпинистка.
Некоторое время мы помолчали. Он молчал в кухне в северной части Лондона, я — на парковке в Лидсе, и в этот момент меня вдруг поразило — до чего же знакомое молчание, даже форма его мне знакома: нечто маленькое и колючее. Само собой, подобное безмолвие ничего общего не имело с обыкновенным молчанием. В этот момент слышишь заполняющие пустоту закипание гнева, стук крови в висках и удовлетворенное урчание мотора «фиата-уно», подруливающего на парковку рядом. Ведь как ни крути, между расспросами о том, как дела дома, и решением развестись нет ни какой связи. Вот почему я никак не могу отыскать эту зыбкую грань, которую мы нечаянно переступили. Поэтому мне просто не терпится выяснить, как это все-таки произошло. Похоже, я просто сорвалась и высказала все, что наболело, как говорится, не в бровь, а в пах:
— Я так устала от этого, Дэвид.
— От чего?
— От этих постоянных скандалов. От твоей игры в молчанку. От атмосферы, в которой задыхаешься. От всего этого… яда.
— Ах вот оно в чем дело. — Эти слова он произнес тоном домохозяина, только что нашедшего протечку в крыше. — Да, действительно. Вообще-то уже поздно.
Что он имел в виду — мой неурочный звонок или безнадежность наших объяснений, — следует оставить на совести Дэвида.
Я снова вздохнула, на этот раз без подтекста.
— Может, и не поздно.
— Что не поздно?
— Ты что, в самом деле хочешь так прожить остаток жизни?
— Разумеется, нет. А ты видишь другой выход?
— Да, пожалуй, вижу.
— Может, поделишься соображениями?
— Ты знаешь не хуже меня, какой тут может быть выход.
— Само собой. Но мне хочется, чтобы ты первой это сказала. Наверное, ты для того и позвонила?
К этому моменту меня понесло:
— Ты хочешь развода?
— Я хочу, чтобы было письменно засвидетельствовано, что ты заговорила о нем первой.
— Прекрасно.
— Прекрасно для тебя, но не для меня.
— Пусть будет так: для меня, а не для тебя. Продолжай, Дэвид, в том же духе. Я пытаюсь говорить о назревшей необходимости, а ты все стараешься набрать очки.
Но Дэвида так просто не собьешь:
— Значит, я всем могу рассказать, что ты потребовала развода? Вот так, ни с того ни с сего?
— Ну, конечно же, до чего скоропалительно. Ведь не было никаких признаков близкой размолвки, мы жили душа в душу, были так безмятежно счастливы. То есть вот чего ты добивался? Рассказать всем? Для тебя это было самое главное?
— Естественно, я раззвоню об этом всем нашим знакомым сразу по окончании нашего разговора. Я хочу, чтобы моя версия опередила твою.
— Что ж, замечательно, в таком случае наш разговор еще не окончен.
И тут, устав от себя, от него и от всего происходящего, я делаю все наоборот и отключаю трубку. И теперь ворочаюсь, не в силах ни встать, ни заснуть, в гостиничном номере, пытаясь отследить, как это могло произойти, вспоминая каждую деталь разговора, включая то свет, то телевизор и превращая в пытку жизнь своего любовника, лежащего рядом.
Определенно, мы должны попасть в какой-нибудь фильм. На тему: женились, он стал располневшим брюзгой, она впала в депрессию и сделалась ворчливой. В результате она завела любовника.
Сразу должна предупредить: я вовсе не отрицательный персонаж. Я доктор. Одна из причин, по которой я решила стать доктором, именно в том и состояла, что в получении профессии доктора я усматривала хороший — в смысле блага, в первую очередь, а не эмоционально возбуждающий, хорошо оплачиваемый или почетный — поступок. Вы только послушайте, как звучит: «Я хочу быть доктором», «я учусь на доктора», «я практикую в северной части Лондона». Мне казалось, что я и выгляжу подобающе — зрелым, умелым, сдержанным специалистом, респектабельной и внимательной к пациентам женщиной — лечащим врачом. Думаете, доктора не заботятся о том, как все выглядит со стороны, только потому, что они доктора? Еще как заботятся. Так что я — положительный персонаж, хороший человек, доктор, который лежит в постели с мужчиной, о котором мало что знает кроме того, что его зовут Стивен. И вот, только что этот самый доктор попросил развода у своего мужа.
Неудивительно, что Стивен не спал.
— С тобой все в порядке? — поинтересовался он.
Я не смотрела в его сторону. Всего пару часов назад я лежала в его объятиях, и не без удовольствия, но теперь он был совершенно лишним, чужим для меня человеком — в этой постели, в этом гостиничном номере и, если уж начистоту, в этом городе.
— Что-то мне немного не по себе. — Я выбралась из постели и принялась одеваться. — Пойду прогуляюсь.
Номер был снят на мое имя, поэтому я забрала ключ, но, уже положив его в сумку, поняла, что больше сюда не вернусь. Сейчас мне требовалось быть дома: чтобы скандалить, плакать, преисполняясь жалости к себе и детям, которых мы втравили в эту историю, калеча им жизнь. Номер был оплачен министерством здравоохранения. Стивен, конечно, после моего ухода примет заботу о мини-баре на себя.