Перечисляя свои детские и юношеские
влюбленности в мужчин, Толстой упоминает, в частности, "необъяснимую
симпатию" к Готье: "Меня кидало в жар, когда он входил в комнату...
Любовь моя к И[славину] испортила для меня целые 8 м[есяцев] жизни в Петерб[урге].
- Хотя и бессознательно, я ни о чем др[угом] не заботился, как о том, чтобы
понравиться ему...
Часто, не находя тех моральных условий,
которых рассудок требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним
неприятности, я чувствовал к ним неприязнь; но неприязнь эта была основана на
любви. К братьям я никогда не чувствовал такого рода любви. Я ревновал очень часто
к женщинам".
"Красота всегда имела много влияния
в выборе; впрочем пример Д[ьякова]; но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним
ехали из П[ирогова?] и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и
плакать. Было в этом чувстве и сладостр[астие], но зачем оно сюда попало,
решить невозможно; потому что, как я говорил, никогда воображение не рисовало
мне любрические картины, напротив, я имею к ним страстное отвращение".
Во второй редакции "Детства"
Толстой рассказывает о своей влюбленности в Ивиных (братья Мусины-Пушкины) - он
часто мечтал о них, каждом в отдельности, и плакал. Писатель подчеркивает, что
это была не дружба, а именно любовь, о которой он никому не рассказывал. Очень
близка к любви и страстная дружба Николеньки Иртеньева к Дмитрию Неклюдову. С
возрастом такие влюбленности стали возникать реже.
Так было, например, с маркизом де
Кюстином. Не в силах опровергнуть его язвительную книгу о николаевской России,
царская охранка сознательно муссировала сплетни о порочности писателя (он
действительно был гомосексуалом).
До 1832 г. гомоэротика была для русских
людей проблемой религиозно-нравственной и педагогической, но не юридической. В
1832 г. положение изменилось. Новый уголовный кодекс, составленный по немецкому
(Вюртембергскому) образцу, включал в себя параграф 995, по которому мужеложство
(анальный контакт между мужчинами) наказывалось лишением всех прав состояния и
ссылкой в Сибирь на 4-5 лет; изнасилование или совращение малолетних (параграф
996) каралось каторжными работами на срок от 10 до 20 лет. Это
законодательство, с небольшими изменениями, внесенными в 1845 г., действовало
до принятия в 1903 г. нового Уложения о наказаниях, которое было значительно
мягче: согласно статье 516, мужеложство (опять же только анальные контакты)
каралось тюремным заключением на срок не ниже 3 месяцев, а при отягощающих
обстоятельствах (с применением насилия или если жертвами были
несовершеннолетние) - на срок от 3 до 8 лет. Впрочем, в силу этот новый кодекс
так и не вошел. Известный юрист Владимир Набоков (отец писателя) в 1902 г.
предлагал вообще декриминализировать гомосексуальность, но это предложение было
отклонено.
Как и их западноевропейские коллеги,
труды которых были им хорошо известны и почти все переведены на русский язык,
русские медики (Вениамин Тарновский, Ипполит Тарновский, Владимир Бехтерев и
другие) считали гомосексуализм "извращением полового чувства" и
обсуждали возможности его излечения. В обществе к нему относились
презрительно-брезгливо и в то же время избирательно. Если речь шла о враге,
гомосексуальность использовали для его компрометации. В остальных случаях на
нее закрывали глаза или ограничивались сплетнями.
Представители интеллигентской элиты
догадывались, например, о бисексуальности ультра-консервативного славянофильского
писателя и публициста Константина Леонтьева (1831 -1891), воспевавшего в своих
литературных произведениях красоту мужского тела. Герой повести Леонтьева
"Исповедь мужа" (1867) не только поощряет увлечение своей молодой
жены, к которой он относится, как к дочери, 20-летним красавцем-греком, но
становится посредником между ними. Кажется, что он любит этого юношу даже
больше, чем жену. Когда молодая пара погибает, он кончает с собой. В 1882 г.
Леонтьев признал это свое сочинение безнравственным, чувственным и языческим,
но написанным "с искренним чувством глубоко развращенного сердца".
Влиятельный реакционный деятель конца
XIX - начала XX в. издатель газеты "Гражданин" князь Владимир
Мещерский (1839-1914), которого философ Владимир Соловьев называл "Содома
князь и гражданин Гоморры", не только не скрывал своих наклонностей, но и
открыто раздавал свои фаворитам высокие посты. Когда в 1887 г. его застали на
месте преступления с мальчиком-барабанщиком одной из гвардейских частей, против
него ополчился всемогущий Обер-прокурор Священного Синода К.Н. Победоносцев, но
Александр Ш велел скандал замять. История повторилась в 1889 г. После смерти
Александра Ш враги Мещерского принесли Николаю П переписку князя с его
очередным любовником Бурдуковым; царь письма прочитал, но оставил без внимания.
Открыто гомосексуальный образ жизни вели
и некоторые члены императорской фамилии. В частности, убитый Каляевым в 1905 г.
дядя Николая П, Великий князь Сергей Александрович открыто покровительствовал
красивым адъютантам и даже основал в столице закрытый клуб такого рода. Когда
его назначили Московским генерал-губернатором, в городе острили, что до сих пор
Москва стояла на семи холмах, а теперь должна стоять на одном бугре (русское
"бугор" созвучно французскому bougre - содомит). Зафиксировавший этот
анекдот в своих мемуарах министр иностранных дел граф Владимир Ламздорф сам
принадлежал к той же компании, царь иногда в шутку называл его
"мадам".
Не подвергались гонениям за сексуальную
ориентацию и представители интеллигенции. Гомосексуальность Петра Ильича
Чайковского (1840-1893), которую разделял его младший брат Модест, была
"семейной". Училище правоведения, в котором учился композитор,
славилось подобными традициями, его воспитанники даже имели шуточный гимн о
том, что секс с товарищами гораздо приятнее, чем с женщинами. Даже скандальный
случай, когда один старшеклассник летом поймал в Павловском парке младшего
соученика, затащил его с помощью товарища в грот и изнасиловал, не нашел в
Училище адекватной реакции. На добровольные сексуальные связи воспитанников тем
более смотрели сквозь пальцы. Близкий друг Чайковского поэт А.Н. Апухтин
(1841-1893) всю жизнь отличался этой склонностью и нисколько ее не стеснялся. В
1862 году они вместе с Чайковским оказались замешаны в гомосексуальный скандал
в ресторане "Шотан" и были, по выражению Модеста Чайковского,
"обесславлены на весь город под названием бугров". После этого
композитор стал осторожнее. Желая подавить свою "несчастную склонность"
и связанные с нею слухи, Чайковский женился, но его брак, как и предвидели
друзья композитора, закончился катастрофой, после чего он уже не пытался иметь
физическую близость с женщиной. "Я знаю теперь по опыту, что значит мне
переламывать себя и идти против своей натуры, какая бы она ни была".
"Только теперь, особенно после истории с женитьбой, я наконец начинаю
понимать, что нет ничего нет бесплоднее, как хотеть быть не тем, чем я есть по
своей природе".
В отличие от Апухтина, Чайковский
стеснялся своей гомосексуальности и вообще о его интимной жизни известно мало
(об этом позаботились родственники и цензура). Однако мнение, что он всю жизнь
мучился этой проблемой, которая а в конечном итоге довела его до самоубийства,
не выдерживает критической проверки. Романтический миф о самоубийстве
композитора по приговору суда чести его бывших соучеников за то, что он якобы
соблазнил какого-то очень знатного мальчика, чуть ни не члена императорской
семьи, дядя которого пожаловался царю, несостоятельна во всех своих элементах.
Во-первых, исследователи не нашли подходящего мальчика. Во-вторых, если бы даже
такой скандал возник, его бы непременно замяли, Чайковский был слишком знаменит
и любим при дворе. В-третьих, кто-кто, а уж бывшие правоведы никак не могли
быть судьями в подобном вопросе. В-четвертых, против этой версии восстают
детально известные обстоятельства последних дней жизни Чайковского. В-пятых,
сама она возникла сравнительно поздно и не в среде близких композитору людей.
Как ни соблазнительно считать его очередной жертвой самодержавия и "мнений
света", Чайковский все-таки умер от холеры.