Глава 2
На минуту-другую воцарилась тишина.
– И вы приехали ко мне, чтобы… – Пуаро не закончил
предложения.
Старший инспектор Спенс поднял голову. Кровь еще сильнее
прилила к его лицу. Это было лицо типичного провинциала, маловыразительное,
замкнутое, с проницательными, но честными глазами. Лицо человека с незыблемыми
нравственными устоями, который всегда точно знает, как именно ему поступить,
никогда не спутает добро со злом.
– Я в полиции давно, – сказал он. – Навидался того, и
другого, и третьего. В людях худо-бедно разбираюсь. Приходилось вести дела и об
убийстве – одни простые, как дважды два, другие посложнее. Одно известно и вам,
месье Пуаро…
Пуаро кивнул.
– Крепкий был орешек. Пожалуй, без вас мы бы его нипочем не
разгрызли. Но докопались-таки до правды, да так, что и тени сомнений не
осталось. И в других случаях, про какие вы не знаете, ясность была полная.
Взять Уистлера, он получил свое – и вполне по заслугам. Равно как и бандюги,
что застрелили старого Гатермана. Как Верол со своим мышьяком. Трантер, тот
выкрутился – но убить-то он убил, точно знаю. Повезло и миссис Кортленд – муж
ее был извращенцем, каких поискать, и присяжные ее оправдали. Руководствовались
не справедливостью, а чувствами. Такое бывает, никуда не денешься, сердце ведь
не камень. А иногда улик не хватает… Случается, убийце удается разжалобить
присяжных, а то и просто провести за нос – редко, конечно, но не без этого.
Иногда адвокат ловко защиту построит либо обвинитель переборщит. В общем, всего
этого я нагляделся вдоволь. Но чтобы… – Спенс помахал увесистым пальцем, –
чтобы невинного человека повесили за то, чего он не совершал, – на моей памяти
такого не было. И не хочу я, месье Пуаро, видеть такое правосудие. Тем более, –
добавил он, – в Англии!
Пуаро пристально посмотрел на него:
– И вы считаете, сейчас правосудие может оказаться именно
таким. Но почему…
Спенс перебил его:
– Я знаю почти все, что вы хотите сказать. И отвечу на ваши
вопросы заранее. Это дело вел я. Мне поручили провести дознание, собрать улики.
Свою работу я проделал очень тщательно. Собрал все факты, какие мог. И все они
указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я
передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел.
Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или
нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли
арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со
счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они
сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной.
– А для вас – нет?
– Нет.
– Почему?
Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей
подбородок.
– Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений –
конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу,
а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они.
– О да, тут вы специалист.
– Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости,
наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое
самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе
очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И
даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить,
все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же,
ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало
играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются.
Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное.
– Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро.
– Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не
было?
– Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала.
Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет.
– Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли?
– Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит
очки…
Пуаро остановил этот поток:
– Я не про физические данные. Что он за человек?
– Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к
себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит
как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То
пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все
как-то не так.
Он сделал паузу и доверительно добавил:
– На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был
такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что
никто в жизни не поверит.
– Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип.
– Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это
повесили – тут я против.
– Думаете, повесят?
– А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь
основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но,
боюсь, толку от этого не будет.
– А адвокат у него был хороший?
– По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили
молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал,
корить его не за что.
– Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные
люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни.
– Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное,
обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей
был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не
упрекнешь.
– Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу
Бентли не на что и жаловаться!
– Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не
совершал?
– Да, верно.
– И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их – а в
результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, месье Пуаро, совсем
не нравится.
Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на старшего инспектора
Спенса – лицо покрасневшее, взволнованное.
– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?
Спенс совсем смутился.
– Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли
закрыто. Я уже веду другое дело – о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в
Шотландию. Я ведь человек подневольный.