Пуаро кивнул. В компании «Бритер и Скаттл» он сразу
сообразил, что перегородки скрывают тебя от посторонних глаз, но никак не от
ушей. Его это ничуть не беспокоило – он ведь жаждал рекламы.
– Вы стучали на машинке, – вспомнил он, – справа от заднего
окна.
Теперь кивнула она. Лицо ее осветилось согласной белозубой
улыбкой. Пышущая здоровьем и полногрудая молодая женщина, с удовольствием
отметил Пуаро про себя. Года тридцать три или тридцать четыре, от природы
брюнетка, но не из тех, кто идет у природы на поводу.
– Насчет мистера Бентли, – уточнила она.
– Что именно?
– Он собирается подать апелляцию? Значит, в деле появились
новые факты? Я так рада. Я просто не могла… не могла поверить, что он совершил
такое.
Пуаро повел бровями.
– То есть вы с самого начала считали, что он невиновен, –
медленно сказал он.
– Именно что с начала. Думала, это какая-то ошибка. Но
улики… – Она остановилась.
– Что же улики? – спросил Пуаро.
– Получалось, кроме него, это никто не мог сделать. Я
решила, может, у него просто ум за разум зашел.
– А он не казался вам… я бы сказал, немножечко чудным?
– Как будто нет. Чудной – это что-то другое. Застенчивый,
неловкий – вот он какой. Таких много. Не нашел себя человек в этой жизни,
мается. Отсюда и неуверенность, скованность.
Пуаро взглянул на нее. Уж у нее уверенности в себе хоть отбавляй.
На двоих хватит наверняка.
– Он вам нравился? – спросил он.
Она вспыхнула.
– Да, нравился. У нас в комнате сидит еще одна девушка, Эми,
она всегда над ним посмеивалась, называла растяпой, но мне он очень нравился.
Такой добрый, тихий, учтивый. И много чего знал. В смысле начитанный.
– Понятно, начитанный.
– По матери сильно тосковал. Она ведь много лет болела, вы,
наверное, знаете. Даже не болела, а так, постоянный упадок сил, и он был ей как
нянька.
Пуаро кивнул. Таких матерей он знал.
– Она, конечно, тоже о нем заботилась. Беспокоилась о его
здоровье, чтобы он зимой не простудился, чтобы хорошо ел и все такое.
Сыщик снова кивнул. Потом спросил:
– Вы с ним были друзьями?
– Трудно сказать… едва ли. Иногда разговаривали. Но когда он
отсюда ушел, я… мы… почти не встречались. Однажды написала ему по-дружески, но
он не ответил.
Пуаро негромко спросил:
– Но он вам нравится?
Она с вызовом ответила:
– Да, нравится…
– Это замечательно, – искренне обрадовался Пуаро.
Мысленно он вернулся к тому дню, когда разговаривал в тюрьме
с осужденным… Перед глазами его, как живой, возник Джеймс Бентли. Мышиного
цвета волосы, худой и нескладный, выступающие костяшки на пальцах рук, большие
кисти, на цыплячьей шее торчит кадык. Взгляд смущенный, исподлобья, даже
какой-то коварный. Не из тех прямых и открытых людей, кому готов верить на
слово, – коварный и лживый тип себе на уме, как-то неприятно бормочет под нос…
Именно такое впечатление Джеймс Бентли производил на поверхностных наблюдателей.
Так восприняли его и присяжные. Этот и наврет с три короба, и ограбит, и
старушку огреет по голове…
Но на старшего инспектора Спенса, который хорошо разбирался
в людях, Джеймс Бентли произвел совсем другое впечатление. И на Эркюля Пуаро
тоже… А теперь, как выясняется, и на эту девушку.
– Как вас зовут, мадемуазель? – спросил он.
– Мод Уильямс. Могу я как-то… ему помочь?
– Думаю, что да. Есть люди, мисс Уильямс, которые считают,
что Джеймс Бентли невиновен. Они собирают факты, чтобы доказать это.
Расследование возглавляю я и могу сказать, что кое-чего уже добился… да,
определенно добился.
Он произнес эту ложь не моргнув глазом. Ибо считал ее крайне
необходимой. Кто-то где-то должен забеспокоиться. Мод Уильямс не из тех, кто
будет молчать, об их встрече она кому-то расскажет, и это будет брошенным в
пруд камнем – по воде пойдут круги…
Он сказал:
– Вы с Джеймсом Бентли много разговаривали. Он рассказывал
вам о своей матери, о своей семье. Может быть, он упоминал кого-то, с кем он
или его мать были в плохих отношениях?
Мод Уильямс задумалась.
– Нет… о плохих отношениях, пожалуй, речи не было. По-моему,
его мать недолюбливала молодых женщин.
– Матери преданных сыновей никогда не любят молодых женщин.
Я имею в виду нечто другое. Какая-нибудь семейная распря, вражда. Может, у
кого-то был на них зуб?
Она покачала головой:
– Ни о чем таком я никогда от него не слышала.
– А о своей домовладелице миссис Макгинти он когда-нибудь
говорил?
Она чуть поежилась.
– Не называя по имени. Однажды сказал, что она слишком часто
потчует его копченой селедкой… а в другой раз – что домовладелица переживает
из-за пропавшего кота.
– А он не говорил вам – прошу вас, будьте со мной
откровенны, – что знает, где она держит деньги?
Девушка чуть побледнела, но тут же с вызовом вскинула
подбородок.
– Представьте, да. У нас зашел разговор о том, что люди
перестали доверять банкам, и он сказал, что его домовладелица хранит свободные
деньги под половицей. И добавил: «Я спокойно могу их взять, когда ее нет дома».
Не то что в шутку, он был не мастер шутить, а так, будто тревожился за нее –
что же она такая легкомысленная?
– Ага, – сказал Пуаро. – Это хорошо. С моей точки зрения,
разумеется. То есть кража для Джеймса Бентли – это действие за чьей-то спиной.
Ведь он мог бы сказать и по-другому: «Однажды кто-нибудь из-за этих денег даст
ей по голове».
– В любом случае он не мог говорить об этом всерьез.
– Конечно. Но в разговоре, пусть легком и бездумном, наружу
обязательно выходит ваша суть – что вы за человек. Умный преступник держит рот
на замке, но умный среди преступников – большая редкость, обычно они тщеславны
и болтливы, в итоге большинство из них удается поймать.
Мод Уильямс резко бросила:
– Поделом.
– Но ведь кто-то эту старушку убил.
– Кто же? Вам это известно? Вы до чего-то додумались?