— Нет, предоставляю все тебе. Идея замечательная. Но
все же подумай о столовой, ладно? На тебя вся надежда. Хилари, ты гений!
Большое спасибо. К какому часу приезжать?
— В шесть устроит?
— Вполне. Обязательно буду!
Это приглашение дорогого стоило. Черт побери, обеды у Хилари
славились на весь Нью-Йорк. Да и закоулки города она знала не хуже старого
мусорщика. Днем раздался звонок, и Хилари сообщила, что видела подходящую
столовую в доме, принадлежащем одной актерской чете. Жена когда-то изучала
сценографию и страстно накинулась на столовую с красками и кистью. Она называла
это «созданием адекватной окружающей среды». Описание Хилари было более
конкретным:
— Черт побери, ты ешь, а у тебя за спиной настоящие
джунгли!
Похоже, игра стоила свеч. Я позвонила и получила приглашение
заглянуть к ним по дороге домой.
Это было нечто. Столовая напоминала кадр из «Маугли»: всюду
были намалеваны деревья, фрукты, цветы, над головой нависали облака, под ногами
расстилалось озеро, а из кустов выглядывали разные дикие звери. Вся мебель была
в стиле «сафари», за исключением красивого стеклянного стола и громадных
подсвечников. Да, ничего себе…
Я удалилась с гордо поднятой головой. По крайней мере одно
задание выполнено. Приду в «Ридженси» и до возвращения Сэм выпью бокал
холодного белого вина…
Едва я открыла дверь люкса, как задребезжал телефон. Мысль о
том, что это звонит Крис, не успела прийти мне в голову. И слава богу. Потому
что это был Гордон Харт.
— Хелло. Хилари сказала, что послезавтра вечером мы
обедаем у нее. Подождать вас у лифта? — Его голос звучал куда добродушнее,
чем на работе. Примерно так он разговаривал во время вчерашней прогулки.
— Спасибо, но в четверг я уйду пораньше. Мы не виделись
с Хилари со времени моего отъезда из Нью-Йорка.
— Что ж, не буду навязываться. Как вам работается?
— Вообще-то замечательно, но я немного отвыкла от
такого ритма. Сказывается отсутствие практики.
— Ничего, привыкнете. Куда вы исчезли утром? Я хотел
пригласить вас на ленч. Но в следующий раз вам не улизнуть!
— С удовольствием…
— Значит, договорились. Желаю вам приятно провести
вечер, Джиллиан. До завтра.
До свидания… — Странный звонок. И человек странный.
Казалось, бездонная пропасть отделяет его от остального мира. Он оставался
бесстрастным даже тогда, когда его слова звучали дружелюбно, и это слегка
сбивало с толку. Но Мэтью Хинтон не шел с ним ни в какое сравнение. У Гордона
были душа и сердце. С первого взгляда было видно, что ему пришлось пережить
трагедию. Но кто или что заставило его страдать? Я рухнула на кровать и уснула,
так и не успев обдумать это.
Меня разбудил телефонный звонок. Ничего не соображая, я
потянулась к трубке. На сей раз это действительно был Крис. На душе сразу
потеплело, на язык просились ласковые любовные слова… Я сонно улыбалась,
чмокала в трубку, вслушивалась в звуки его голоса. А потом повернулась на бок и
посмотрела на часы. Четыре пятнадцать… Значит, в Сан-Франциско час пятнадцать…
И тут мне почему-то вспомнилась Мэрлин. Прежде чем я сообразила, что делаю, у
меня издевательски вырвалось:
— А где Мэрлин? Разве она не пришла ночевать?
«Ух-х…» — выдохнула я. Крис отпрянул от трубки, словно
получив пощечину. После этого мы говорили о моей работе, о погоде, о планах
Криса, о его фильмах и старались не упоминать ни о Мэрлин, ни о чем-нибудь
действительно важном. Паршивый получился разговор. Мы играли, а Мэрлин пряталась
за углом, подсматривала и подслушивала. Нам обоим было не по себе, я злилась и
мучилась, а Кристофер чувствовал себя неуютно. Другой на его месте чувствовал
бы себя куда хуже. Но от Криса ничего иного ждать не приходилось.
Глава 20
С точки зрения светского общества открытие сезона на
ипподроме ничем не отличалось от открытия сезона в опере. Можно и на людей
посмотреть, и себя показать. Мэт, как всегда, был очарователен, но с него
постепенно сползала позолота. Он начинал меня раздражать. Потом мы обедали в
«Каравелле», и опять кто-то склонялся над блокнотом и царапал в нем «мистер
Хинтон». Теперь газеты были к нам добрее, чем в прошлый раз, хотя и не обошли
вниманием. Они просто отметили наше присутствие, опубликовав фотографии почетных
посетителей. Наутро звонка Пег не последовало.
В четверг я отправилась брать интервью у Мил-та Хаули. Он
жил в пентхаусе на площади Объединенных Наций. Я стояла на тротуаре, собиралась
с мыслями и смотрела вверх, не уставая поражаться высоте нью-йоркских
небоскребов. Все здесь было огромное и высоченное. От этого города
перехватывало дыхание и кружилась голова. Он лез вон из кожи, пытаясь доказать
каждому свое главенство. Это была Мекка, Содом, ад и рай одновременно, и любое
человеческое существо, попав сюда, чувствовало себя и подавленным, и
очарованным. Даже если я завтра уеду и никогда не вернусь, у меня на всю жизнь
останется воспоминание о том, что мы с Нью-Йорком пришли к соглашению. Оно было
подписано в тот момент, когда я сошла с самолета и поклялась посадить этот
город на цепь. Но и он взял меня за глотку.
В апартаменты Милта Хаули меня провела миниатюрная белокурая
девушка, которую Милт называл «своей старушкой». Его любовница. А потом все
завертелось. Он ринулся в Рокфеллер-центр, оттуда — в «Даблдей», где ставил
автографы на собственных пластинках, потом понесся к своему агенту подписывать
контракты; в три часа у него был ленч в ресторане «Мама Леоне», где в перерыве
между салатом и экзотическим блюдом под названием «спумони» я ухитрилась задать
ему несколько вопросов. Милт оказался интересным человеком. Десять лет назад он
начинал петь блюзы в Чаттануге, штат Теннесси, потом успешно снялся в одном
голливудском хите и вдруг с головой ушел в движение протеста. За это его
тридцать семь раз сажали в тюрьму. Он так увлекся, что чуть не забросил карьеру
певца. И все же он добился своего, стал мистером Сверхзвездой. Три альбома за
год, проданные миллионными тиражами, два контракта на съемки в кино,
приглашения в Лас-Вегас, Голливуд и Нью-Йорк. Целый бум!
После ленча я поехала с ним в аэропорт на взятом напрокат
лимузине. Он летел обедать в Белый дом. Все устали, но в машине было весело.
Милт нравился мне. Он был настоящий мужчина, отвечал на вопросы честно, прямо и
обладал неистощимым чувством юмора, помогавшим переносить все тяготы этого
сверхплотного графика.
Слуга еще днем положил его чемодан в машину, и Милт,
спокойно отвечая на мои вопросы, порылся в его содержимом, вынул оттуда
бутылку, приготовил себе двойной бурбон и, не обращая никакого внимания на то,
что сидит в мчащейся во весь опор машине, выдул его одним махом. По пути к
президенту. Да, у этого парня был стиль!
Прежде чем пройти в ворота и сесть в самолет, он чмокнул
меня в щеку и прошептал:
— Джиллиан, вы потрясная женщина… Жаль только, что
такая худенькая.