—Ты обманул меня! Знак появляется, когда вы встречаете любовь! А это простая татуировка!— Полина постаралась отползти от нависающего над ней мужчины. Рейнар криво усмехнулся, не сводя с девушки пугающих темных глаз:
—Вот как? Удивительные подробности. Интересно откуда?
Полина испуганно поджала губы — особенности возникновения родовой метки ей рассказал Карел, и только что она выдала их возможному врагу. В том, что Гиностемма был прав насчет графского наследника с каждой секундой девушка сомневалась всю меньше. В мужчине, чьи руки уже крепко сжимали ее бедра, двигаясь все выше, чье прерывистое шумное дыхание вызывало мурашки не страсти, но испуга, нежный внимательный искусствовед угадывался с трудом.
—Может ты и права, и я не такой, как ты. Просто однажды проснулся, а на груди это дерево, опухшее, кровоточащее, выросшее за ночь. Граф сказал это знак, мое предназначение, и в тот же день я нашел тебя в Сети,— Рей навалился на девушку, вдавливая в ковер, вжимая в бархат подушек и принялся бесстыдно шарить по телу, сдавливая грудь, подсовывая ладони под напряженные ягодицы, стараясь раздвинуть коленом сжатые ноги.
—Перестань!— выкрикнула Полина, и тут же была заглушена властным грубым поцелуем. Пытаясь вывернуться, принялась елозить под тяжелым телом, отворачивая голову, сжимаясь в комок. Но руки Гарнье, еще недавно такие мягкие и добрые, зло схватили ее, пальцы вонзились в щетки болезненной хваткой, заставляя смотреть в жуткие черные глаза, где похоть победила все чувства.
—Я же тебе нравлюсь, Полина-Повилика. И ты нравишься мне. Так сильно, что я готов бросить все лишь бы быть с тобой. Зачем нам усложнять? Зачем ждать и откладывать? Ты же хочешь меня!
Рука мужчины накрыла и сжала сквозь джинсы девичий пах. Скулящий стон сорвался с искусанных губ Полины, и Рейнар тут же трактовал его как одобрение:
—Видишь? Горячая, сладкая, сводишь меня с ума….— Гарнье припал к ее шее, болезненно прикусил кожу, провел языком от подбородка до виска.
Полин зажмурилась от отвращения, пытаясь отвернуться, но пальцы Рея лишь сильнее впились в щеки.
—Пусти меня!— взмолилась отчаянно, пытаясь спихнуть мужчину, но силы были не равны. Ее сопротивление только сильнее раззадорило, рванув за ворот шелковую блузу, он ухмыльнулся, увидев в пройме вьющийся стебель клематиса, скрывающийся под тонким кружевным бельем.
—Я желал тебя с первой встречи, бредил тобой еще толком и не узнав. А сегодня ты станешь моей!— оторванные пуговицы утонули в ворсе ковра. Продолжая стискивать одной рукой рот Полины, другой мужчина оттянул черное кружево, освобождая грудь, припадая к ней долгим кусающим поцелуем.
Девушка пыталась кричать, отбиваться, но все без толку.
«Он же садовник! Почему не действуют духи и вода?!» — вспыхнуло в паникующем мозгу, когда вниз скользнула молния джинсов.
Капсулы с волшебным снегом остались на кухонном столе в доме родителей, но в кармане пиджака лежал баллончик с росой из Халлербоса. Извернувшись, Полина ухитрилась вытащить аэрозоль, изо всех сил оттолкнула Рейнара и распылила ему в лицо все содержимое.
Мужчина опешил. Секундного замешательства хватило, чтобы девушка подскочила, кидая в него подушки, пустой флакон из-под росы, бутылку с недопитым вином и несколько светодиодных свечей.
—Помогите!— заорала во все горло, перелезая через перила беседки.
—Полина, постой!— почувствовала, как Рейнар схватил ее за край пиджака, увернулась, освобождаясь из рукавов, оставляя одежду в руках преследователя и ловя стойкое чувство дежавю. Так же выбегала она из спальни Гиностеммы, кажется, вечность назад. Только тогда ей не было и в половину так страшно, как сейчас. Жуткие черные глаза Рейнара, его действия, не человеческие и даже не звериные, одержимые страстью, не принимающие «нет», отрицающие ее чувства — это был кошмар наяву.
Лист плюща оцарапал щеку, иголка хвои впилась в босую ступню — жуткий сон, воспоминания первой Повилики воплощался, разжигая первобытный ужас жертвы. Ветви цеплялись за одежду, кряжистые вековые корни усложняли бег. Знакомый парк в темноте стал враждебным, пугающим, чужим. Она не чувствовала ног, ссадины жгло и мучительно кололо в боку, но, спотыкаясь и падая, она вновь поднималась, чтобы бежать вперед, не разбирая дороги, чувствуя за спиной шум погони.
—Полли!
—Отстань!— крикнула через плечо, убеждаясь, что Рейнар пустился за ней следом.
—Погоди!— мужчина был явно в хорошей физической форме.
—Спасите!— заорала во весь голос, сбивая дыхание, надрываясь до раздирающего кашля, споткнулась в темноте и рухнула коленями в землю.
Все было точь-в-точь, как пятьсот лет назад, только теперь не первородная Повилика искала спасения от барона Замена, а Полина Эрлих, отмеченная клематисом, пыталась спастись от человека, еще минувшим днем считавшегося господином ее сердца.
—Защити меня,— взмолилась Первородной, царапая ногтями дерн, шепча ту же молитву или заклинание, что давным-давно до нее другая невинная душа.
—Полина!— раздалось так близко, что воздух прогрелся жаром чужого тела.
—Нет!— выкрикнула, оборачиваясь, скалясь как загнанный в ловушку дикий зверь, вырывая из сердца ростки любви к смазливому искусствоведу, швыряя в него комья влажной апрельской земли и поражаясь, как они прямо на глазах твердеют, ощериваясь мгновенно сохнущей травой, в полете теряющей молодую сочность и зелень.
Гарнье едва успел прикрыться, останавливая импровизированные снаряды, недоуменно стряхнул с одежды грязь, шагнул, протягивая к ней руку и внезапно замер, удивленно глядя под ноги.
Побеги темно-зеленого растения стелились по земле, норовя опутать, забраться под штанины, пытаясь остановить.
—Это ты делаешь?!— Рейнар уставился на отползающую прочь девушку. Лицо его вновь стало обычным, маска одержимости спала, вернув глазам небесную лазурь.— Полина, что происходит?
—Ты такой же, как твой дядя! Монстр, как те, кто пытал нас, сжигал на кострах, не считал за людей!— она выплевывала слова, с наслаждением видя, что каждое попадает в цель, болью отпечатываясь на красивом лице.
Осознав, что мужчина больше не пытается ее преследовать, остановленный то ли внезапно разросшимся плющом, то ли муками совести, Полина вскочила и припустила прочь, то и дело спотыкаясь и падая, натыкаясь на деревья и кустарники, придя в себя только на освещенной аллее и запрыгнув в первое попавшееся такси.
Истерика накрыла ее уже на подъезде к дому. Сил едва хватило дойти до дверей библиотеки и рухнуть в объятия Гиностеммы.
* * *
В янтарно-карих глазах стоят слезы. Она кусает губу и смотрит на меня, не решаясь даже дышать. Доверяя выбор и свою жизнь тому, кто не то, чтобы хорошо умеет распоряжаться вечностью. Сажусь, все еще держа в объятиях, гоню возбуждение, так некстати тянущее в паху, оправляю блузку, сползшую на плечо, обнажившую бесстыдно алеющий клематис, медленно вынимаю из растрёпанных волос веточки, листья, хвою и все это время не отвожу взгляд, не выпуская Повилику ни из поля зрения, ни из мыслей. Дерзкая, своевольная девчонка сейчас растерянна и тиха. Облизывает губы, а затем тянется ко мне, зажмурившись, точно боится смотреть. Я для нее возможность забыться, сбежать из пугающей темноты парка, стереть память о грубости одних рук нежностью других. Обрываю порыв, отстраняясь, и Клематис жалобно скулит от обиды. Надувается по-детски демонстративно, но бросает на меня полные любопытства взгляды — ждет, что скажу и сделаю в ответ на увиденное.