Слава Богу, она спокойна, потому что, если бы все было наоборот, я бы взбесился до чертиков. Не могу поверить, что мне только что отрезали палец. Боль начинает усиливаться, и это плохо.
Харли
Это был долгий, черт возьми, день. Почти весь день мы провели в больнице, где Нолану пришивали палец. Это заняло несколько часов, потому что операция очень утомительная. Доктор сказал, что операция прошла хорошо, и палец должен полностью зажить через несколько месяцев, но пока трудно сказать, какой будет его подвижность. Остается только ждать и наблюдать.
Я веду Нолана, накачанного обезболивающими препаратами, в дом. Доктор обмотал его средний палец вместе с указательным и безымянным, используя их в качестве скобы. Нолан пробирается в спальню и забирается на кровать, используя свою здоровую руку. В больнице ему выдали спортивные штаны и футболку, так как его одежда была испорчена кровью. Он ложится на спину и тяжело вздыхает.
—Давай-ка избавим тебя от этой одежды,— бормочу я и начинаю стягивать с него ботинки.
Нолан только ворчит, его глаза закрываются.
Я развязываю шнурок на его талии, затем стягиваю штаны с его ног. Затем помогаю ему сесть, чтобы стянуть через голову футболку, осторожно придерживая ее рукой. Нолан ложится обратно.
—Спасибо тебе за все, Харли. Без тебя я бы пропал,— сонно бормочет Нолан, его затуманенный взгляд едва способен сфокусироваться на мне.
Я улыбаюсь и сажусь на кровать рядом с ним. Провожу рукой по его волосам.
—Не за что.
—Как ты догадалась, что делать с моим пальцем?— спрашивает он.
—Поскольку вероятность потерять или повредить палец в моей профессии так высока, я на всякий случай прочитала об этом,— говорю я ему.
—Ты такая умная,— бормочет он, снова закрывая глаза.
—Спасибо. Как насчет того, чтобы немного поспать?— предлагаю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы.
Он кивает.
—Хорошо.
—Хорошо.— Я улыбаюсь и целую его еще раз.
—Я люблю тебя, Харли,— шепчет он, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня.
Мое сердце бешено трепещет в груди. Он действительно так говорит, или это просто обезболивающие?
—Правда?— вздыхаю я.
Он кивает.
—Я понял это на следующий день после того, как провел с тобой свою первую ночь. Когда я спорил с отцом тем утром на работе, то дважды сказал ему, что люблю тебя.
О, Боже! Он серьезно! Может, он и не хотел говорить мне об этом, принимая обезболивающие, но он действительно это имеет в виду. Слезы застилают мне глаза. Он любит меня! И я люблю его. Последний месяц показал мне это, и я все больше и больше влюбляюсь в него с каждым днем, когда мы вместе.
—Я тоже люблю тебя, Нолан,— бормочу я, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его в губы.
Нолан улыбается мне в ответ.
—Скажи это еще раз,— шепчет он.
—Я люблю тебя.
—Напомни мне завтра, если я забуду,— бормочет он, прежде чем задремать.
Я хихикаю, целую его в губы и оставляю отдыхать. Я устала и, наверное, могла бы поспать, но мне нужно немного развеяться. Я выхожу в гостиную и немного смотрю телевизор, а затем забираюсь в постель и прижимаюсь к любимому мужчине.
На следующее утро я просыпаюсь от того, что Нолан стонет от боли. Когда я открываю глаза, Нолан сидит, свесив ноги на пол, и повернут ко мне спиной.
—Эй, давай я принесу тебе обезболивающее,— говорю я ему и откидываю одеяло.
—Пожалуйста,— стонет он.
Я спешу на кухню, где вчера вечером поставила на стойку его бутылочку с обезболивающими таблетками. Я беру таблетку и стакан воды, а затем возвращаюсь в спальню. Нолан все еще сидит на краю кровати, сгорбившись, прижимая к груди раненую руку. Врач предупредил, что боль может быть сильной, потому что в руке и пальцах задеты все нервы. И боль может длиться почти весь период заживления.
—Вот, милый,— бормочу я.
Нолан протягивает руку, и я кладу таблетку ему на ладонь. Он бросает ее в рот, затем берет стакан воды и выпивает половину. Он возвращает мне стакан и с болью бормочет.
—Спасибо.— Мне так жаль его. Восстановление будет не из приятных, и доктор сказал ему не напрягаться первую неделю.
—Нолан, ты должен позвонить отцу и сказать, что тебе нужен больничный на неделю или две,— говорю я, заранее зная, что он возненавидит эту идею.
Нолан рассказал мне вскоре после того, как это случилось, что он сильно поссорился с отцом из-за меня. Правда, он опустил ту часть, где сказал отцу, что любит меня. С тех пор отец с ним не разговаривает. Даже на работе.
Нолан стонет.
—Я не могу взять больничный, у меня слишком много дел и подготовка к благотворительному ужину.
—Малыш, ты не можешь водить машину, принимая обезболивающие препараты, и уж тем более не можешь достаточно хорошо функционировать, чтобы выполнять работу.
Нолан наклоняет голову.
—Черт!— вздыхает он.— Мне, по крайней мере, нужно наведаться в офис, чтобы передать все документы по ужину Броку, чтобы он мог приступить к работе. Как думаешь, ты сможешь меня отвезти?— спрашивает он, поднимая голову, чтобы посмотреть на меня.
—Конечно.— Я улыбаюсь.
Он пытается улыбнуться, но у него не получается, вместо этого выходит болезненная гримаса.
—Спасибо.
Нолан
Харли помогает мне одеться в единственную пару тренировочных штанов Адидас, которые у меня есть, и простую белую футболку с длинным рукавом. Сейчас ноябрь, так что на улице становится очень холодно. Как только я одеваюсь, она заставляет меня съесть банан, чтобы хоть что-то попало в желудок, и меня не тошнило от обезболивающего. Мне кажется, она не осознает, насколько она прирожденная воспитательница. Когда-нибудь она станет отличной матерью.
Харли одевается в джинсы и свитер. Она оставляет волосы распущенными, когда не работает, потому что знает, что мне это нравится. И я думаю, что это очень мило, что она делает это только для меня. И тут я вспоминаю наш вчерашний разговор перед тем, как заснуть. Черт, я не так хотел признаться ей в любви, но, думаю, это было самое подходящее время.
Когда она помогает мне надеть пальто, я спрашиваю ее:
—Ты должна была напомнить мне о чем-то сегодня?
Она ухмыляется.
—Да, должна была.
—И? О чем?— спрашиваю я, приподнимая бровь.
Ее улыбка становится шире.
—Вчера вечером ты сказал, что любишь меня,— говорит она, застегивая пуговицы на моем сером пальто.
Я улыбаюсь.
—И?