—Спрашивали — говорят не ведают. Сказывают токмо новая воля полковника.
Истома встал, пронзил страшным взглядом Автандила.
—Живо скачи в Енисейск! Сыщи Гузнова, разузнай еже за лайно деянится!
—Воля твоя!— быстро поклонился Автандил и поспешно ушел.
Истома повернулся к окну, продолжая зло глядеть исподлобья.
—Что думаешь, брат?— спросил у него Щегол.
—Сукин сын сделал ход.— Процедил сквозь зубы Истома.
* * *
Не успели обсудить молодые разбойники неожиданные новости, как в залу вошел слуга с посыльным из острога и доложил, что Истому срочно просит к себе воевода.
—Почто?
—Сказывает токмо еже дело срочное, Истома Агафонович, важные вести пришли из Енисейска.
—Идем,— Истома зашагал к выходу. Щегол тотчас кликнул остальных разбойников, все побросали свои увеселительные дела и пошли за хозяином.
—Давеча были вестовые из Енисейска?— спросил Истома у посыльного, надевая мурмолку.
—Сего дни приехали к воеводе гонцы оттудова. Подьячий с рындами.
Истома со своими боевиками вскочили на коней и понеслись в ночи в Томский острог — мимо охранных разъездов и караулов — тем же самым прогоном, которым летал здесь когда-то лихой Карамацкий.
Распахнув острожные ворота, караульные поклонились новому полковнику.
Истома, не обращая на них внимания проскакал к главным хоромам, соскочил и приказав пьяным рындам оставаться внизу, сам в сопровождении Щегла и похожим на гориллу рындой по прозвищу Каин направился в воеводскую комору.
Томский воевода Степан Иванович стоял у окна, подпоясанный, при параде, несмотря на поздний час, держал в руке какую-то бумагу.
Кроме него в коморе был дьяк и стояли у стены два верных рындаря его.
—Во-то, Истомушка,— ласково сказал Степан Иванович, поднимая бумагу,— приказ сей на твой арест.
—Да ты спятил что ли, старик!— крикнул Истома.
Щегол и Каин схватились за рукоятки палашей, но вскочившие в комору четверо незнакомых стрельцов повалили их с ног.
Степан Иванович вскинул руки и ласково заговорил, обращаясь к уложенным навзничь охранникам Истомы:
—Не дурите, ребятушки, не шурмуйте, ежели шкура дорога. Истомка убо человек пропащий, на него приказные жалобы в Москву в пути. О собстве думайте, единаче за ним на плаху отправитесь.
Сердце Истомы забилось, он понял, что угодил в ловушку — его свяжут, заткнут кляпом рот, выволокут черным ходом и увезут, а людям его предъявят приказ об аресте, и будет поздно! Без лидера начнется раздрай. Тут он заметил, что в коморе появился еще кто-то — из-за спины вышел крепкий человек с повязкой на глазу и молча встал у стены.
—Это он?!— кивнул на него Истома.— Ты из Енисейска?! Вас купил выблядок раскольщик?!
Одноглазый молчал, спокойно глядя на Истому, пока рынды воеводы вязали ему руки.
—Это все навет!
—Не кричи, Истомушка,— говорил Степан Иванович,— сам виноват, разбойничаешь, да паки в чужом разряде. Сице терпеть такое кто станет?
Истому скрутили стрельцы и рынды, но он не унимался — кричал, повернув лицо к одноглазому, догадавшись, что он тут главный.
—Потолкуй с Авдеем Гузновым! Полковником! Он знает меня!
—Во-то сам и потолкуешь,— спокойно сказал одноглазый,— он тебя в кандалах с минувшей седмицы дожидаючи.
Тут-то Истома и понял, что все кончено. Ему вывернули руки, стянули веревкой. Разыграли черти! Охмурили! Но он знал, кто за всем этим стоит и не смог к удивлению присутствующих, сдержать злой усмешки, которая вскоре перешла в тихий свирепый смех.
—Раскольщик… сукин сын!
Глава 39
Тишину над заснеженными елями разорвал крик встревоженной неясыти. Дозорный извлек из зепи новенький голландский бинокль и с высоты восьмиметровой башни над въездными воротами нацелился на широкую лежневую дорогу с нахлестками, выложенную из тесанных тынов. В начале показались кивающие морды ломовых лошадей, везущих квадригами сдвоенные грузовые подводы.
Дозорный бережно сунул бинокль обратно, схватил березовую вувузелу и, задрав раструб к хмурому небу, замысловато загудел. Вскоре под башней с городской стороны показались бойцы.
—Едут!— крикнул дозорный, когда увидел среди них Антона.
—Отворяй!
* * *
Филипп с Данилой стояли на вершине заснеженного холма с которого открывался вид на долину. Перемежаемая редкими перелесками, она словно озеро простиралась до самых гор. За спиной раздалось тяжелое дыхание — Серапион не без труда забрался наконец, на холм и сощурил свои водянистые глаза на изрезанное черной лентой реки снежное великолепие.
—Как тебе?— спросил у него Завадский.
—Да-а,— протянул Серапион, осмотревшись,— место годное. Полма — горы, да с третью река — межень о десяти локтей.
—Мы должны засеять здесь все.
—Все?!— удивился Серапион.— Обаче ты сказывал, еже нехристю надобе две сотни пудов, а зде выйдет в тридесять больше.
Филипп засмеялся.
—Когда же ты научишься смотреть в будущее, Серапион? Мы будем продавать круглый год семь дней в неделю.
—Обожди-ка, братец,— насторожился Данила,— ты, стало быть, разумеешь продавать зелье не токмо Юншэню?
—Если он не сумеет выкупить все, мы найдем других покупателей.
—Обаче разумею он сему не обрадуется.
—Да плевать на него. Мы должны думать, как стать их единственным поставщиком, все остальное — проблемы китайцев.
—А ежели нехристь самолично зачнет возделывать у себя сие зелье?— задал резонный вопрос Серапион.
—Это слишком опасно в его положении.
—Посем?
—Доходы больше, но и риск огромен. Ведь когда опиум проникнет в крупные города, начнется война за территории. Власть попробует навести порядок, но быстро поймет, что пара десятков отрубленных голов ничего не решает и станет искать источник.
—А им легко соспешить [помочь]?
—Верно.— Улыбнулся Завадский.— Причем нам даже ничего не придется делать. Первыми на помощь властям придут желающие занять место семьи Чжуан. А когда они найдет источник, нашему дракону конец. Бить по каналам поставок, по рукам продажных чиновников, убирать шестерок и мелких торговцев можно бесконечно, не нанося особого вреда торговле, а если они сожгут поля — понадобятся годы, чтобы вырастить нового дракона и выращивать его будут уже другие люди. Поэтому… дороги, тайные тропы, реки, горы, ущелья, морские пути — товар будет проникать в страну через границу — это безопасно для них и выгодно для нас. Баланс укрепляет обе стороны. В этом сила картеля, братья.