–Он воспринимает все с пониманием,– ответила Куку.– Для него всегда найдется уголок в моем сердце,– добавила она с вызовом.
Ганс нахмурился еще больше.
–Вы можете не беспокоиться, Ганс,– сказал Амит.– Это не означает ничего особенного. У Куку в сердце много уголков, отведенных тому или иному знакомцу.
–Ничего подобного,– возмутилась Куку.– А тебе вообще никто слова не давал.
–Вот как?
–Да. У тебя сердца совсем нет. Ганс не любит, когда легкомысленно говорят о чувствах. У него чистая душа.
Минакши, которая немного перебрала спиртного, пробормотала:
–Джентльмены, знаю лично, —
как один – народ приличный…
Ганс покраснел.
–Вздор, Куку,– сказал Амит.– Ганс – сильная личность и может вынести и не такое. Это сразу чувствуется по его рукопожатию.
Ганс поежился.
Госпожа Чаттерджи сочла, что пора вмешаться:
–Ганс, не принимайте всерьез то, что говорит Амит.
–Да,– согласился Амит.– Только то, что я пишу.
–Он начинает болтать всякую ерунду, когда у него не клеится то, что он сочиняет. У вас есть какие-нибудь известия от сестры?
–Нет, но жду их со дня на день.
–Как вам кажется, Ганс, мы типичная семья?– спросила Минакши.
Задумавшись, Ганс ответил дипломатично:
–Я сказал бы, что она нетипично типичная.
–А может, типично нетипичная?– предположил Амит.
–Он не всегда такой,– заметила Куку Лате.
–Разве?
–Нет-нет, он не такой…
–Какой «не такой»?– спросил Амит.
–Не такой эгоист!– раздраженно бросила Куку.
Ей хотелось, чтобы Амит произвел хорошее впечатление на Лату. Но Амит, казалось, был в таком настроении, когда его не заботило, какое он производит впечатление.
–Если бы я старался быть менее эгоистичным, я потерял бы те качества, которые позволяют мне производить суммарную радость.
Госпожа Рупа Мера посмотрела на него в полном недоумении.
–Я имею в виду, ма,– объяснил Амит,– что тогда сестры меня заклюют, я буду послушным и пострадает мое творчество, а поскольку оно доставляет удовольствие гораздо большему числу людей, чем круг моих знакомых, в сумме потеряет вся вселенная.
Это показалось Рупе Мере чрезвычайно самонадеянным.
–Но разве это причина, чтобы дурно обращаться с близкими?– спросила она.
–Думаю, да,– ответил Амит, развивая пришедшую ему в голову идею.– Я, к примеру, в период вдохновения требую еды в самое разное время, долго не отвечаю на письма – иногда месяцами.
С точки зрения госпожи Рупы Меры, не отвечать на письма было просто преступно. Если все начнут так делать, это будет конец всей цивилизации, как она ее себе представляла. Она посмотрела на Лату, которая, похоже, получала удовольствие от разговора, хотя и не принимала в нем участия.
–Я уверена, никто из моих детей не будет так поступать,– сказала она.– Когда я уезжаю куда-нибудь, мой Варун пишет мне каждую неделю,– добавила она меланхолично.
–Конечно, они не будут, ма,– сказала Куку.– Просто мы избаловали Амита, и он думает, что может безнаказанно делать все, что заблагорассудится.
–Совершенно верно,– раздался голос отца Амита с другого конца стола.– Савита говорит, что она всерьез увлеклась правоведением и ей не терпится заняться им на практике. Зачем приобретать знания, если не использовать их?
Амит на время угомонился.
–Дипанкар наконец выбрал свой путь,– добавил судья Чаттерджи с одобрением.– Банк – самое подходящее для него место.
–Там он наконец найдет свой Идеал,– не удержалась от сарказма Куку,– который будет подливать ему скотч и стенографировать его размышления о Высоком.
–Очень смешно,– осуждающе произнес судья. Он был доволен Дипанкаром в эти дни.
–А ты, Тапан, несомненно, будешь доктором?– спросил Амит с притворным одобрением.
–Не думаю, дада,– ответил Тапан. Вид у него был вполне счастливый.
–Как по-твоему, дада, не зря я принял такое решение?– спросил Дипанкар Амита. Оно пришло к нему довольно спонтанно вместе с мыслью, что удалиться от мира можно, если погружен в мирские дела, но теперь он стал сомневаться, правильно ли это.
–Мм…– протянул Амит, встревожившись за судьбу своего романа.
–Ну так что? Ты одобряешь?– настаивал Дипанкар, с задумчивостью глядя на стоявшую перед ним красивую раковину с тушеными овощами.
–Да,– ответил Амит.– Но я тебе этого не говорил.
–Как это?
–Ты непременно почувствуешь, будто на тебя давят, и передумаешь. Могу только сказать, если это поможет, что ты в последнее время не такой насупленный, как обычно.
–Это верно,– подтвердил судья Чаттерджи.– Боюсь, Ганс, мы должны казаться вам весьма своеобразной семьей.
–Нет,– галантно ответил Ганс.– Не весьма своеобразной.– Они с Каколи обменялись нежными взглядами.
–Мы надеемся, что вы споете нам после обеда,– продолжил судья.
–А, хорошо. Что-нибудь из Шуберта?
–Кто может с ним сравниться?– отозвалась Каколи.
–Ну…
–Для меня не существует никого, кроме Шуберта,– проговорила Каколи с пафосом.– Он единственный мужчина в моей жизни.
В дальнем от них конце стола Савита беседовала с Варуном. Весь обед он просидел с хмурым видом, но при разговоре оживился.
Пран и Арун говорили о политике. Арун, не особенно интересуясь мнением Прана, прочел маленькую лекцию о том, что стране необходима сильная рука.
–Хватит уже нам этих тупых политиков,– рассуждал он.– Мы не заслуживаем вестминстерской модели правления. Да и англичане не заслуживают. Мы все еще развивающееся общество, как нам непрерывно твердят наши заправилы в дхоти, которые заигрывают с нами.
–О да, у нас кто-нибудь обязательно с тобой заигрывает, просто невозможно на улицу выйти,– произнесла Минакши, закатив глаза.
Куку фыркнула.
Арун пронзил Минакши взглядом и проговорил вполголоса:
–Что невозможно, так это вести серьезный разговор, когда ты под мухой.
Минакши настолько не привыкла получать нагоняй от Чужака в ее родительском доме, что сразу стихла.
После обеда, когда все перешли в гостиную и был подан кофе, госпожа Чаттерджи отвела Амита в сторону и сказала:
–Минакши и Куку правы. Она хорошая девушка, хотя почти не раскрывает рта. Но с тобой, я думаю, она быстро вырастет.