–Мне все покоя нет,– ответил Конауд.
В лавке горел свет, и теперь Конрауду было все видно лучше, чем когда он робко и нерешительно приковылял туда в темноте. Он зашел за прилавок, завернул в крошечную столовую с грязной кофе-машиной, столом и всего одним стулом: кроме Бернхарда здесь никто больше не работал. Он заглянул и в контору, которая была еще меньше по размеру, а стол и стул в ней были точно такими же. Там были полки с папками, а на столе валялись отдельные листки, лежали телефон и картридер, стояли монитор и клавиатура с мышью, когда-то давным-давно бывшая белой. Под столом стоял на боку системный блок. На нем спереди мигала зеленая лампочка. В целом контора была неброской. На стене висел календарь, а других украшений интерьера не было. И в столовой, и в конторе пол был покрыт грязным протертым линолеумом.
Конрауд уселся за стол в конторе, полистал всякие ненужные бумаги, распечатки счетов, номеров клиентов, разные комментарии насчет запчастей, выписки из банка. На бумагах были грязные следы от рук Бернхарда, не утруждавшего себя тем, чтоб держать архивы в порядке. Там везде царил хаос.
Конрауд посмотрел по сторонам: папки на полках, старый календарь, обшарпанный линолеум и грязь на всем и повсюду. Все говорило о том, что торговля автозапчастями не приносила сказочных доходов,– но также и о неопрятности, какой-то обессиленности, как будто было ни к чему содержать вещи в порядке, наводить чистоту, создавать уютную атмосферу. Возможно, Бернхард уже давно махнул рукой на всякое наведение порядка в своей лавке. Может, это случилось в ту пору, когда его жизнь приняла иное направление – более скверное, чем он сам мог себе представить,– и он окончил свои дни здесь, повиснув под потолком на канате.
В столе было два ящика, оба незапертые. В них в основном был хлам: старые телефонные справочники, папка со счетами, выписка из банка. Никаких личных вещей. Ничего, относящегося к жизни самого Бернхарда.
Конрауд включил монитор и нажал кнопку на клавиатуре. Системный блок под столом зажужжал, и вскоре на экране появилось изображение. Оно было другим, чем то, которое он видел, когда заглядывал сюда в прошлый раз. Конрауд стал смотреть на него и гадать, неужели Бернхард и впрямь потратил последние минуты жизни на то, чтоб сменить фон на рабочем столе.
Это была фотография, сделанная много лет назад. Когда ее растянули на весь экран, она сделалась грубой, но в общем осталась четкой. Она была цветной, на ней были мальчишки-ровесники, позировавшие у старого сломанного трактора. Один из мальчишек сидел за рулем, второй – на заднем колесе, а третий стоял возле трактора. Вроде бы снимок был сделан за городом. Небо было голубым, ясным, лица мальчиков лучились радостью. Все трое были одеты в скаутские рубашки, зеленые гольфы и короткие штанишки. Они улыбались в объектив.
Возле каждого мальчишки Бернхард подписал имя.
Сам он сидел за рулем.
Сигюрвин стоял возле трактора.
А третий, сидящий на колесе, был Конрауду мало знаком. Он лишь однажды встречал его – и остался при хорошем впечатлении.
Конрауд смотрел на лицо Бернхарда на фотографии – и понимал, что тот неспроста поставил именно этот снимок на рабочий стол компьютера перед тем, как покончить с собой.
55
Ночью Конрауд не спал – и это сказалось на нем, когда он наконец сел в машину и выехал из города. После бессонных ночей он как будто терял связь с окружающим миром. А в эту ночь он даже и не пытался заснуть: большую ее часть он провел в отделении полиции с Мартой. Они договорились о том, каким будет следующий шаг. Они предупредили других полицейских.
Конрауд извинился перед Салоуме за то, что ввалился к ней среди ночи с упреками. Она отнеслась к нему с пониманием – хотя он вряд ли заслуживал такого. Марте она дала показания, во всем совпадавшие с тем, что она той ночью поведала Конрауду.
Она повторила то, что сказала ему раньше. Что они с Бернхардом были знакомы в детстве. Что через много лет их жизненные пути вновь сошлись, и он захотел встретиться с ней.
–Я думала об этом, когда мы несколько лет назад увиделись на встрече выпускников,– сказала Салоуме.
–У него тогда все еще была эта жена?
–Да, он сказал, что женат. Но у нас с ним общение было не такое. Мы не были любовниками. Как я уже сказала, ему просто нужно было перед кем-то выговориться. Ему и вправду было плохо. У него как будто развилась какая-то мания преследования. Он никому не доверял и считал, что все вокруг о нем плохо отзываются. Я, конечно, не знала, что его так угнетает. Бернхард был очень скрытный, и, если о чем-то у него поинтересоваться – он сердился и уходил. Перед тем, как пойти лечиться от алкоголизма, он стал очень нервный. Тогда я однажды с ним увиделась, и он буквально сломался. Плакал. А почему – говорить не хотел. А когда он вернулся из клиники, ему стало лучше, но тогда он уже общался со мной меньше. Когда нашли этот труп на леднике, он опять мне позвонил. Хотел обо всем этом поговорить, хотел узнать, не спрашивала ли меня опять полиция, не напали ли они на след, предвидится ли какая-нибудь разгадка.
Салоуме сделала паузу.
–А зачем вы выслеживали Бернхарда?– спросила она потом.– Почему считали, что я с ним как-нибудь сговорилась?
–Я выяснил, что вы знакомы, и в свете обстоятельств это сразу показалось мне подозрительным.
–А этот Вилли, о котором вы говорили,– кто он? Бернхард ему что-нибудь сделал?
–Вероятно,– ответил Конрауд.– Но точно мы не знаем.
–А вы думали, что это мы с Бернхардом сделали с Сигюрвином что-то плохое?
–Тут я сплоховал,– признался Конрауд.– Это дело мне все мозги заморочило, и я надеюсь, что скоро все закончится. Надеюсь, что это проклятое дело завершится.
Конрауд не спешил. Он ехал навстречу солнцу, поднимающемуся из-за гор Блауфьётль. Дни сейчас убывали: близилась зима. День будет длиться лишь четыре коротких часа, бессильных полностью развеять ночную мглу.
56
Того человека не было дома. Конрауд сообщил о своем прибытии в местное отделение полиции, согласно договоренности, и на место его сопроводила полицейская машина. Дом стоял на жилой улице у западного берега реки Эльвюсау, за старым мостом. Никто не открыл Конрауду, и он по какому-то наитию спустился к реке и увидел человека, сидящего, свесив ноги с высокого берега. Он как будто узнал его со спины. Он зна́ком сообщил полиции, что собирается спуститься туда один. Полицейские кивнули ему.
На берегу росли невысокие березки, и мох тянулся до самого уступа, на котором сидел тот человек. Недалеко был американский армейский барак времен Второй мировой войны, весь заросший травой, обращенный своим выкрашенным в серое фасадом к реке. Из реки вздымался живописный скальный столб, словно противостоящий неистовой силе волн. Его верхняя часть поросла травой, а на самом верху возвышалась одинокая ель, казалось, вот-вот готовая свалиться в бурный поток.
Человек на берегу услышал приближение Конрауда и обернулся.