— Никки, просто прочти.
— Ты хоть знаешь, что произошло?
— Знаю. Он, словно потерявшийся щенок, каждый день являлся в паб в надежде увидеть тебя. И Сэм, и я отказались дать ему твой домашний адрес, но я сказала, что могу передать письмо.
— Он женат.
— Разведен, — возразила Олив. — Джейсон подал на развод еще до знакомства с тобой. Бедняга так отчаянно хотел оправдаться, что принес в паб документы о разводе, чтобы показать нам. Ручаюсь, они подлинные.
— Тогда почему он это скрывал?
Олив пожала плечами.
— Все равно что-то не сходится, — настаивала Никки. — Если у Джейсона не было других отношений, кто ему все время названивал? И почему он внезапно исчезал?
— Я уверена, все ответы там, — сказала Олив, указывая на письмо. — По крайней мере, прочитай.
— И вообще, на чьей ты стороне?
— Я всегда на стороне правды, — заявила Олив. — Как и ты. А правда в том, что Джейсон был напуган и вел себя как дурак. Он определенно обязан кое-что объяснить, но ты должна дать ему шанс, Ник. Вдвоем вы выглядели такими счастливыми. Джейсон производит впечатление порядочного человека, который совершил какую-то глупость.
Никки взяла письмо.
— Пожалуй, я должна прочитать его у себя в спальне.
— Нет проблем. Мне еще проверять эти дурацкие сочинения! — Олив взяла сумку, потянулась к подруге и запечатлела на ее лбу строгий поцелуй. — Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, — сказала она на прощание.
Сразу после ужина Никки вернулась в постель. В коробке, которую принесла Олив, она обнаружила биографию Беатрис Поттер, открыла и начала читать, снова размечтавшись о том драгоценном экземпляре «Дневника и набросков Беатрис Поттер» с пятнами чая. На улице уже стемнело, и фонари на фоне черного неба светились тусклыми угольками. Сумка Никки лежала на самом дне коробки, под стоптанными кроссовками и еще несколькими книгами. Девушка отодвинула коробку от кровати и натянула одеяло до подбородка. У нее пока не было эмоциональных сил вытащить остальные вещи. Мысль, что все ее имущество поместилось в одну-единственную коробку, угнетала.
Письмо Джейсона лежало на комоде. Никки видела угол конверта, но каждый раз, когда собиралась открыть его, у нее начинало сосать под ложечкой, и она все глубже зарывалась в простыни. Пусть в этом письме все извинения на свете, она еще не готова их услышать.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Когда Кулвиндер возвращалась с утренней службы в храме, небо было так плотно затянуто облаками, что казалось каменным. О, в первое время после приезда в Англию она лютой ненавистью ненавидела эту погоду! «Где солнце?» — спрашивали они с Сарабом друг друга. Потом родилась Майя. «А вот и солнышко», — любил повторять Сараб. Он покачивал крошечное тельце дочери на сгибе локтя, и казалось, улыбка никогда не сойдет с его лица.
Подходя к дому, Кулвиндер заметила в палисаднике мужа и какого-то мужчину — они деловито беседовали. Приглядевшись, Кулвиндер узнала гостя: это был Динеш Шарма из фирмы «Ремонт от Динеша». Она поздоровалась. Хотя Динеш не был сикхом, он сложил ладони и приветствовал хозяйку дома словами: «Сат шри акал». Ей это понравилось. Она предложила мужчине чашку чая.
— Нет-нет, не беспокойтесь, — ответил Динеш. — Я зашел прикинуть смету.
— Я попросил его починить почтовый ящик и помочь еще кое с чем по дому, — объяснил Сараб. — Калитка во внутреннем дворике слетает с петель, а зрение у меня уже не то, чтобы браться за дрель.
— Конечно. Не буду мешать, — сказала Кулвиндер.
Краем глаза она заметила какую-то тень в окне дома напротив. У нее перехватило горло. Тарампал. Неужели она? Нет, не может быть. Это всего лишь игра света. Той ночью, после всего, Тарампал пряталась там — это было единственное известное ей убежище во всем Лондоне. А на следующее утро она уехала. Соседка видела, как Тарампал укладывала чемоданы в такси; поговаривали, что женщина убралась в Индию, подальше от всех сплетен и домыслов. Пошел слух, что Тарампал не хочет давать показаний против Джагги, но суд может заставить ее вернуться, если сочтет это необходимым. Ныне беглянка сделалась притчей во языцех: утверждали, что у нее было множество романов и даже что ее дочери не от Кемаля Сингха. Навряд ли все это было правдой, хотя, конечно, склонность сплетниц из храма к преувеличениям усугублялась тем, что Тарампал, ко всеобщему облегчению, покинула Лондон. Кулвиндер вежливо, но твердо отказывалась слушать, когда ей пытались влить в уши нечто подобное. В конце концов, ей никогда не хотелось, чтобы после разоблачения жизнь Тарампал стала пищей для пустых пересудов. Старания этой женщины посмертно опозорить Майю обернулись пожизненным позором для нее самой.
* * *
Зажав под мышкой папку, Кулвиндер снова вышла из дома и зашагала по Энселл-роуд. Проходя мимо жилых домов, она задумалась об их обитателях. Кто из них прочел эти рассказы? Чью жизнь они сумели изменить? Морось почти неподвижно висела в воздухе, усеивая волосы женщины крошечными каплями, точно драгоценными камнями. Она еще крепче прижала к себе папку.
В копировальной мастерской работали два юноши. Кулвиндер направилась прямиком к сыну Мунны Каур. Невероятно, но тот, кажется, еще подрос с тех пор, как она приходила сюда прошлый раз, несколько месяцев назад, чтобы отксерить объявление о кружке. Плечи парня стали шире, а движения — увереннее. Перед Кулвиндер стоял мужчина. Он предложил ей свое место в очереди, но она вежливо отказалась, чтобы немного понаблюдать за сыном Мунны Каур.
— Привет! — весело сказала женщина, когда оказалась перед стойкой.
— Добрый день, — буркнул парень в ответ, опустив глаза и отрывая от книжки бланк заказа. — Вам ксерокопию?
— Да, верно, — ответила Кулвиндер. — Заказ довольно крупный, так что я вернусь позднее, — она положила папку. — Сто экземпляров, переплет на пружине.
Парень поднял глаза и встретился с ней взглядом. Кулвиндер тепло улыбнулась, но ее сердце тревожно застучало в груди.
— Я не смогу выполнить этот заказ, — проговорил он.
— Я подожду. Или зайду через пару часов.
Парень отодвинул папку.
— Я не буду делать копии этих рассказов.
— Тогда позови своего начальника, — сказала она.
— Я здесь начальник. И говорю вам: идите со своим заказом в другое место.
Поднявшись на цыпочки, Кулвиндер попыталась заглянуть за спину парня. Вторым сотрудником был сомалийский мальчуган, слишком юный на вид, чтобы иметь хоть какую-то власть.
— Сынок, как тебя зовут?
— Акаш, — выдержав изрядную паузу, ответил наконец парень.
— Акаш, я знакома с твоей матерью. Что она скажет, если узнает, как грубо ты со мной разговаривал?
Не успев закончить фразу, Кулвиндер поняла, что ее увещевания бесполезны. Какие-то иные моральные обязательства на сей раз оказались выше предписываемой вежливости. Акаш отшатнулся, и на мгновение Кулвиндер показалось, что он сейчас плюнет в нее.