Выждав минуту, Патрик снова взял топор, но не успел замахнуться на очередное полено – где-то у дома заскрипел снег. Кто-то шёл, очень медленно, осторожно. И было неясно, откуда и в какую сторону.
Патрик сделал несколько шагов вперёд.
– Эй! Кто здесь?
Скрип оборвался.
– Ма?
Ответа не было. Всё смолкло – шаги, эхо.
Патрик прищурился.
– Это не волк, – старался он успокоить себя. – Сюда он не сунется.
Ещё несколько глубоких вздохов он прислушивался.
Никого.
Тишина.
6
Бульденеж покачивал головой над «Латинским квадратом» (он обнаружил забытую с утра газету), когда в оранжерею вошла Урсула. Старик поглядел на неё поверх пенсне. На Урсуле была красная ткань, накинутая, словно кимоно. Собранная причёска отдалённо напоминала симаду. На лице – белила, губы густо обмазаны красным.
– Это что-то новенькое, – пробормотал Бульденеж.
Урсула поприветствовала его кивком и кроткой улыбкой.
– Здравствуйте, дорогая, – мягко сказал он.
Новоявленная гейша что-то сказала на языке, который Бульденеж принял за японский.
– Значит, мистер Томпсон нашёл вас вслед за мной?
В ответ прозвучала ещё одна тарабарщина на восточный манер.
Старик кивнул.
– Конечно, конечно, милая. Вы меня не понимаете. Вы – из другой далёкой страны.
Урсула поклонилась. Затем грациозно, словно и впрямь владела навыками гейши, села на пол у ног Бульденежа.
– Кажется, я догадался. Вы прятались в кабинете забора крови. Там вы сняли эту штору, взяли цинковые белила…
«Бедняжка, – сказал про себя Бульденеж, – если бы ты только могла меня слышать».
Он стал гладить её по голове, словно кошку. Урсула сидела покорно, не шевелясь. В её волосах блестел гребень.
– Скажите, между нами, а вы белая гейша или опрокидывающаяся?
Женщина что-то ответила.
Не слышит.
– А хотите анекдот? Прячусь я, значит, за кадкой с фикусом. И слышу – клац! Ключик в замке повернулся. А замок тот не простой – кабинет доктора стережёт. Знаете, кто туда вошёл пятью минутами ранее?
По комнате покатился сиплый шёпот:
– Туда вошла наша Сара!
Пожилой мужчина с хрипотцой рассмеялся.
Урсула долго не реагировала. Только когда старик успокоился и вздохнул, продолжая наглаживать её причёску, она открыла рот и запела. Очень тихую заунывную мелодию.
– Бедняжка…
Старик устало покачал головой и вернулся к газете. Вскоре, когда мотив вырисовался во что-то знакомое, он начал кивать.
– Так вот вы кто, милая…
7
Томпсон обнаружил Адама Карлсена. Он прятался во мраке на лестничном пролёте, ведущем к чердаку, сидя под деревянной укосиной.
– Это здесь держали Урсулу? – спросил Томпсон.
– Да.
– Интересно, что там.
Карлсен освободил проход к чердачной двери, сказав:
– Полагаю, там кровать.
Томпсон покрутил ручку.
– Закрыто.
– Ничего удивительного.
Они спустились на первый этаж и прошли в оранжерею.
Бульденеж живо их поприветствовал.
– Вот и вы! А где же наша русская птичка? Куда-то забралась, куда-то далеко на этот раз?
– Ольга у себя, – сказал Джеффри Томпсон. – Она рисует.
– А! Вдохновение!
Томпсон с интересом поглядел на Урсулу.
– Скажите, а вы китайская гейша или японская?
Урсула ответила, её никто не понял.
Рука Бульденежа взмыла в протестующем жесте.
– В Китае нет гейш, голубчик, в Китае коммунизм, – сказал он. – Ну что ж вы, дорогой мой, в самом деле, не узнали? Ведь это сама мадам Баттерфляй!
Мадам кто?
– Помните, сына её звали Боль, и она планировала переименовать его в Веселье, когда муж вернётся…
Томпсон мысленно пролистал страницы памяти, раздел странных слов. Среди вагитуса, теллермины и вермахта мадам Баттерфляй нигде не промелькнула.
Старик давал подсказки:
– Брак с инородцем, обращение в христианство… Нет?
Нет. Джеффри Томпсон пристыженно пожал плечами и отвернулся к окну.
Он ничего не знал об искусстве, кроме того, что искусство было не для всех. Зато мог разобрать и собрать винтовку «ли-энфилд» за три с половиной минуты в ледяном поле в безлунную ночь.
За его спиной полилось пение – печальное, тихое. Пела сиротка, просившая кроху со стола богача.
Томпсон неловко глянул через плечо.
Адам Карлсен сидел в кресле и слушал.
Обычно его беспокоило, когда отсутствовала логика, когда что-то лежало не на своём месте, когда домашняя еда готовилась не дома, а опера пелась слабым, тоненьким голосом. При этом оперу он не любил.
Ноздри старика раздулись, глаза закрылись.
– Клянусь, – шептал он, пока звучала песня, – я слышу, как звенит роса в саду предателя в память о чистой душе.
Томпсон улыбнулся и спросил:
– О чём она хоть поёт?
Бульденеж в умилении покачивал макушкой.
– О том, что муж её обманул, уехал в свою далёкую страну и женился на другой.
– А, понятно.
Томпсон вернулся к разглядыванию ночи.
Свет из комнаты падал на снег цветной мозаикой. В пёстром ковре красок мужчина поначалу не заметил тела. Лишь простояв пару минут, он неожиданно понял – в сугробе лежал человек.
Джеффри судорожно вытер сухой рот.
…звенит роса в саду предателя…
– Карлсен, – произнёс Томпсон негромко. – Взгляните.
Молодой человек встал рядом.
– Вы что-нибудь видите?
Карлсен вглядывался, его отвлекал ноющий голос за их спинами.
Через мгновение, разжав напряжённые губы, он прошептал очень недовольно:
– Это должно было случиться.
Глава 7
1
– Что вы там разглядываете?
Мужчины обернулись.
– Что там? – вопрошал Бульденеж.
– Там человек, – сообщил Карлсен.
– Человек?
Лицо Бульденежа перекосилось. Стало серовато-зелёным. Руки затряслись.