Пора взрослеть.
Я села перед шкафом и, не глядя, открыла ближайший ящик. Когда вытащила стопку рамок, пыль поднялась и заставила меня снова чихнуть. Но нет, у меня не было ни пневмонии, ни даже простуды. И, да, мое тело становилось горячее с каждой секундой, как будто действительно начинался жар, но это было вызвано эмоциями, а не вирусом.
Слезы, о которых я и не подозревала, текли по моим щекам, и мое зрение наконец прояснилось. С фотографий смотрела моя мама, выглядевшая очаровательно в золотистом платье, с волосами, уложенными в прическу, которую можно было назвать «крысиное гнездо».
Но какая же у нее была прекрасная, сияющая улыбка. Рядом с ней стоял мой папа, симпатичный и высокий, в черном смокинге, с золотым цветком, нарисованным краской, прикрепленным к лацкану пиджака, его рука обвивала мамину талию. А хмурый взгляд говорил: «Заберите меня отсюда».
Они были так молоды. Это их выпускной? Если да, то это значит, что мой отец вышел ночью. Неудивительно, что он хмурился. Но бабушка говорила, что он никогда не выводил маму на улицу после наступления темноты. Так что… может быть, он не согласился вести ее на бал, но повел в другое место, днем, чтобы компенсировать свой отказ.
Почему я никогда не спрашивала их об их подростковом возрасте? Теперь уже слишком поздно.
Я продолжила поиски и наконец нашла фотографию Эммы. Ее темные волосы распадались изящными локонами, потому что я часами завивала каждую прядь, и все потому, что она «всегда хотела иметь волосы, похожие на твои, Алиса». Каким-то образом она убедила мою мать купить ей платье девочки, несущей букет на свадьбе… хотя она не была таковой.
Это ужасное платье было пушистым, белым, с завязками на талии и с большим количеством кружев, рюшей и лент, чем обычно можно найти под рождественской елкой. Но тогда Эмма могла бы продать дьяволу отпуск в огненном тропике Ада.
Улыбнувшись, я провела кончиком пальца по стеклу. «Я так скучаю по тебе, Эм». Мое зрение затуманилось во второй раз, когда новые капли слез стекли вниз и приземлялись на бант на ее талии.
Я так сильно хотела, чтобы она появилась. Хотя бы еще раз.
— Я встретила парня, — сказала я ее фотографии. — Даже немного поговорила с ним, не показавшись совсем идиоткой. Он красивый, крутой и… и я вроде как… представляла, как мы целуемся.
Я знала, что она сказала бы что-то вроде: «Фу, какая гадость. Он засунул свой язык тебе в рот?»
Я бы рассмеялась и сказала ей, что да, он сделал это, и мне это очень понравилось, а она бы ответила: «Двойная гадость!» И я бы снова рассмеялась.
Теперь она никогда не испытает свой первый поцелуй. Никогда не пойдет на свидание. Никогда не будет водить машину. Никогда не спросит меня о сексе. Я никогда не смогу читать ей лекции, как мама читала мне. «Убедись, что ты выбрала кого-то действительно особенного. Того, кого ты любишь, и кто любит тебя. Твоя девственность — это дар, и ты не можешь отдать ее дважды. И, дорогая, дождись, пока не будешь абсолютно готова, а не только потому, что тебе любопытно или потому, что парень бросит тебя ради другой, если вы этого не сделаете. Если он бросит тебя из-за чего-то подобного, значит, он использует тебя и, в конце концов, все равно бросит».
В другом ящике я нашла дневник, перевязанный шнурком. На нем не было надписей, но я знала, что он принадлежал моей матери, потому что пах ее духами. Писала ли она что-то, что никто не должен был знать? Я осторожно вскрыла переплет и прочитала первую страницу.
«Битва началась». Почерк был аккуратным, но не таким, который я знала. Может быть, это все-таки не моей матери. «Зло здесь, оно реально и, если мы не будем осторожны, поглотит нас. Но этого можно избежать. Мы можем победить. Мы должны победить. Но слишком много людей не знают правды, а без правды мы погибнем. В чем же правда? Мы — духовные существа, душа — наш источник силы… и разум и эмоции, и мы живем в теле. Зло таится в духовной сфере. Некоторые люди могут видеть их, оставаясь в теле. Большинство — нет.»
Ох. Я не хотела думать о том, как устроен мир вокруг меня, не тогда, когда сталкивалась с таким количеством гадостей в своем собственном. И почему моя вселюбящая и все успевающая мама писала об этом? Я с хлопком закрыла дневник.
Когда потянулась к ящику, чтобы достать что-то еще, мой телефон пискнул. Я поставила дневник и фотографию Эммы к стене, еще раз улыбнулась ей, а затем подошла к своему столу. Пришло сообщение от Кэт. Ладно, должна признаться. Я подписала ее Мяу.
«Что случилось с тобой сегодня? Куча укропа, вот что!»
«Куча укропа?»
Пришло второе сообщение. «Дурацкая автозамена. Чушь собачья!»
В другое время я бы посмеялась над этим. Сглотнув, я плюхнулась в кресло и напечатала: «Прости. Я психанула.»
«Да! Но почему?»
Что нужно на это ответить? Я не знаю, как объяснить облако в форме кролика или мою паранойю, не показавшись, ну, параноиком. «Просто не хотела ехать в машине.»
Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила.
«Точно, машины… Твоя семья. Теперь я поняла. Ты в порядке?
После разговора с бабушкой и дедушкой? «Мне стало лучше». И как здорово иметь такую подругу, как Кэт. Она видела меня настоящей, и все равно я ей понравилась. Она немного знала о том, что произошло, но не пыталась выяснить подробнее. Не делала вид, что ничего не произошло, и не сыпала банальностями.
«Хорошо. Только должна предупредить. Я пошла к Коулу после того, как ты меня бросила.»
«Что! И???»
«Он пошел за тобой. Я так понимаю, вы не встретились?»
Он пошел за мной? Зачем? Удивившись, я встала, подошла к окну и села на подушку, которую положила на карнизе. Гроза прошла, и небо прояснилось. Солнце уже садилось, небо было в дымке из розовых, желтых и фиолетовых оттенков… мой новый любимый цвет. Поскольку Невестище появилась вчера вечером, сегодня она не появится. Она никогда не появлялась две ночи подряд или три, четыре, пять дней после своего появления.
«Нет,» — ответила я Кэт.
«Плохо. Думаю, он предложил бы тебе прокатиться с ним. Готова поспорить, ты бы с радостью согласилась.:)»
Может быть. Да. Нет. Определенно нет. Я бы отказалась. Он может и крепкий, как гвозди, но я все равно не хотела бы подвергать его опасности. Глупое кроличье облако, которое, вероятно, ничего не значило.
Итак… как бы человек с волевым характером, как у Коула, справился с отказом? Он привык добиваться своего. Один взгляд на него, и любой человек, у которого есть хоть капля мозгов, мог это понять. (Уверена, что уже не прошла этот критерий.) Попытался бы он уговорить меня? Или просто перекинул бы меня через плечо в стиле пожарного и донес до своей машины?
Вопрос получше: Почему второй вариант вызвал у меня желание улыбнуться?