— Какой смысл от телефона, если ты им не пользуешься, — пробормотала она.
— Я пользуюсь им, — сказала хриплым голосом. Мой нос был холодным и заложенным, и если я чихну еще раз, то, надеюсь, сдую эту штуку с лица. — Я писала тебе сообщение. — Несколько раз.
Ее морщинистое лицо скривилось от отвращения, и она стала старше, чем была на самом деле.
— И я не знала, как ответить! Я никогда не вводила в телефон ничего, кроме номера.
— Я научу тебя, — сказала я, и одной этой мысли было достаточно, чтобы заставить меня нервничать. Я уже знала: ей придется много раз поправлять очки, повторять информацию, как будто я говорила по-гречески, пока она наконец не попросит меня записать все на понятном ей языке. Но не было такого языка, который она могла бы понять, поэтому мы никогда ничего не добьемся.
— Ты научишь меня? — спросила бабушка.
Видите? Уже заставляет повторять.
— Да.
— Ты, девушка, у которой даже не хватает ума не выходить под дождь, пока я не приеду за тобой?
Подчеркивая собственную глупость, я чихнула.
— Да.
— Все. Я отвезу тебя к врачу. — Она бросила свою салфетку на стол. — Небось заработала себе пневмонию!
— Я не больна, бабушка. Честно. — Я же не пошла в лабораторию, не попросила блюдо с их самым вкусным вирусом и не стала его есть.
Она глубоко вдохнула… выдохнула… затем подняла салфетку.
— Хорошо. Если завтра у тебя не будет температуры, то научишь меня писать смс.
Супер. Спасибо.
— Что ты делала, когда мама опаздывала? — Я раздавливала вилкой горох по своей тарелке. — У нее никогда не было мобильника.
Дедуля нахмурился.
— Так вот что сегодня было? Решила напугать нас, чтобы мы не забрали у тебя телефон? Честно, Али. Это было лишним. Мы бы не стали делать ничего подобного.
— Все было совсем не так, — сказала я. — Мне захотелось прогуляться. — И это была стопроцентная правда. — Из-за плохой погоды я знала, что ты не разрешишь, если расскажу тебе. Кроме того, я боялась, что в меня ударит молния и, если телефон будет у уха, меня ударит током. Смс было лучшим вариантом. — Опять же, это правда, но с опущенными важными деталями.
— Тогда не ходи больше домой пешком, — сказал дедушка строгим голосом. Но в его глазах было видно, что он волновался. За последние несколько дней он потерял несколько седых прядей, отчаянно державшихся на голове. Из-за меня? — Я не пытаюсь… Как сейчас говорят подростки? — спросил он бабушку.
— Влезать в ее дела, — сказала бабушка. Даже не улыбнувшись.
— Верно, — ответил он. — Мы не пытаемся влезать в твои дела, Али.
Ого, ничего себе. Ладно. Они пытались быть со мной на одной волне. Возможно, они смотрели программу о том, как общаться с подростком, и, готова поспорить, залезли в компьютер, изучая подростковый сленг, расшифровывали слова и обсуждали, как лучше их использовать.
Как это… мило.
Черт возьми! Их милота заставила меня чувствовать себя виноватой.
— Эти леса опасны, — продолжал дедушка. — Там бродят дикие животные, и постоянно находят трупы животных.
Я вспомнила Жениха и Невестищу, которых видела. Или не видела. Неважно. Они были двуногими животными, определенно, и я никогда не хотела встретиться с ними лицом к лицу без бейсбольной биты в руках.
— Простите, — сказала я после очередного чиха. — Мне жаль.
Бабушка пробормотала что-то еще о пневмонии.
— Я опоздала на автобус, — добавила я, — и не хотела вас беспокоить. — Еще одна натянутая правда. — Этого больше не повторится. Обещаю. — И это была чистая правда, без всяких уклонений. Я больше никогда не заставлю их волноваться.
— Ты не беспокоишь нас. — Бабуля потянулась и похлопала меня по руке. — Мы любим тебя и просто хотим… — К тому времени ее подбородок дрожал слишком сильно, чтобы она могла продолжать. Слезы наполнили ее глаза, но она быстро вытерла их тыльной стороной ладони. Затем прочистила горло. — Что ж… — Высморкавшись, она продолжила. — Ты спрашивала о своей матери. Когда она начала встречаться с твоим отцом, она каждую ночь была дома. А если они куда-то уходили, он всегда приводил ее домой до темноты. Мы всегда были так впечатлены этим и не понимали… Не бери в голову.
Знали ли они почему? А мама? Или папа ждал, пока не заберет ее и не пометит?
Ох, мерзость. Думать так о своих родителях… мерзко, просто мерзко.
— Мама когда-нибудь упоминала о друге под фамилией Холланд? — спросила я, вспоминая, что рассказал мне Коул. Или пытался рассказать.
Бабушка сжала губы, пока размышляла над моим вопросом.
— Холланд… Холланд… нет, эта фамилия мне не знакома.
— Твоя мама была ужасно застенчивой. По правде говоря, ей было тяжело заводить друзей. И на свидания ходила редко, — сказал дедушка, проглотив кусочек жаркого. — На самом деле, твой папа был первым ее парнем.
Моя мама? Застенчивая? Для меня она всегда была энергичной, полной жизни. Прямо как Эмма.
— Твой папа заставлял ее улыбаться и постоянно убеждал делать глупые вещи, — сказала бабушка с мягкой улыбкой. — Однажды они оделись в самые отвратительные наряды, которые я когда-либо видела, и пошли обедать. Я уверена, что люди косо смотрели на них, но когда они вернулись, то так смеялись, твоего отца чуть не стошнило.
Я не могла себе этого представить. Для меня он всегда был серьезным, немного слишком целеустремленным, даже когда был пьяным.
Мы закончили ужин в тишине, затем я отправилась в свою спальню. Это была единственная комната на втором этаже, и у меня была своя ванная. Моя мама провела здесь свои подростковые годы.
«Как выглядело это место?» — думала я. После переезда бабушка собрала все вещи и превратила эту комнату сначала в детскую, потом в швейную, а теперь в комнату для гостей.
Я ничего не стала менять в этой комнате. Стены были такими же голыми, как и тогда, когда только въехала в дом. Я спрятала коробки с семейными фотографиями, которые мне подарила бабушка, в шкаф.
Я не доставала их, не повесила ни одной рамки. Черт возьми, даже не взглянула на них. Максимум, что я сделала, это перебрала мамины старые вещи, и то только потому, что бабушка достала их. Думаю, она хотела восстановить связь с ребенком, которого потеряла.
Воссоединиться. То, чего я никогда по-настоящему не пробовала сделать, поскольку грусть, которая пришла с такой попыткой, переполняла меня, заставив остановиться. Но я должна преодолеть эту грусть, не так ли?
Иначе навсегда останусь плохой дочерью и ужасной сестрой. Я имею в виду, что построила свою новую жизнь на концепции, что мои мама, папа и сестра никогда не существовали, но они заслуживали лучшего. Заслуживали признания, почетного места.