В тот день Актеону не везло с самого начала. Это была первая самостоятельная охота юноши, и никакой дичи ему добыть не удалось. Да было бы странно, если бы удалось, потому как при виде любого вепря/ёжика/зайчика горе-охотник тут же бросался в атаку с восторженным воодушевлением, и дичь тут же пускалась наутёк. По странной прихоти судьбы, дичь стандартно бросалась в сторону заповедных лесов Артемиды, которые, кроме своей заповедности, от нормальных лесов не отличались, и уже тем более не содержали табличек «Осторожно: Артемида». Так что в процессе охоты Актеон продвинулся сильно вглубь заповедного леса. К тому же его не такие ретивые и спутники ухитрились отстать, и горе-охотник кратчайшим путем приближался к самой Артемиде в компании своих верных собак.
Пока не услышал веселый смех и пение юных нимф.
Неизвестно, преподавал ли Хирон своим ученикам технику безопасности при общении с нимфами. Может, просто не посчитал нужным, а, может, таки преподавал, только при встрече с реальной, живой нимфой все инструкции мгновенно испарились из головы горе-охотника. А зря, потому, что главная инструкция при встрече с нимфами гласит — отвлекись от созерцания их прелестей и осмотри окрестности, чтобы убедиться, что среди этих веселых и безобидных созданий не затесался кто-то ещё. Те же сатиры не очень любят, когда молодые и весьма привлекательные эллинские юноши составляют им конкуренцию, да и случайно оказавшаяся в компании прелестниц амазонка или вакханка под настроение вполне в состоянии сделать горе-любовнику замечание с летальным исходом. Или тоже одарить ласками, тут уж как повезёт.
Актеону не повезло фатально — он ухитрился наткнуться на Артемиду.
Купающуюся Артемиду.
Самым разумным было бы замаскироваться травой и тихо-тихо ползти назад, вдруг богиня-охотница не заметит, но Актеон застыл столбом, пораженный открывшемся ему видом. Тут, впрочем, тоже был шанс уцелеть — а вдруг Артемида не обратит внимание на незапланированный столб — если бы он не открыл рот и не прокомментировал увиденное:
— Какие сиськи!..
Всё, занавес. Артемида оборачивается со словами «Что это за олень?!» и Актеон начинает превращаться в оленя, начиная с головы. В смысле, с рогов. А потом и с копыт.
Почувствовав на голове странную тяжесть, охотник понял, что встретил богиню, и с воплями бросился наутёк в сопровождении верных собак, которые явно чувствовали в хозяине клинического оленя, но не могли верно сформулировать мысль.
И тут Актеону снова не повезло. Продираясь через кусты и успешно отмахиваясь от собак, он ухитрился налететь на вторую купающуюся богиню за день (!).
Встреча с Артемидой ничему его не научила. При виде обнаженной Персефоны, с мрачным видом плещущейся в неглубокой речушке, он застыл с непечатным комментарием на устах.
— Подробнее, — прервал рассказ Подземный Владыка. — Почему ты решил, что это Персефона?
— У неё на груди было ожерелье из граната, — пояснил охотник. — Всем известно, что этот камень — знак Персефоны. Никто другой не смеет его носить. И потом… эти зелёные глаза, эти волосы цвета каштана в меду, эта бледная, нетронутая солнцем кожа…
Какое-то время тень описывала достоинства Персефоны, параллельно сравнивая её с Артемидой. Причем, с точки зрения Актеона, последняя выигрывала по всем пунктам. И загар ей шел больше, чем Персефоне бледность, и золотистые кудри были куда прекраснее, чем прямые тёмные волосы, и сильное фигуристое тело богини-охотницы понравилось ему куда больше, нежели тонкое и гибкое — Персефоны. К тому же весёлый даже во гневе взгляд Артемиды привлёк его больше, чем мрачная и недобрая усмешка на губах богини Весны.
— Ничего он не понимает! Мама всё равно лучше! — категорично заявила Макария. — Дядя Аид, прикажи ему сменить тему, пока я его не стукнула.
Тень Актеона дёрнулась, осознав, что позволила себе лишнего, и поспешила вернуться к рассказу:
— Кто ты такой, и почему позволил себе нарушить моё уединение? — холодно осведомилась бывшая подземная царица, с профессиональным интересом разглядывая его рога.
— Сиськи, — мудро и глубокомысленно ответил ученик Хирона.
Однако бюст Персефоны несколько уступал роскошному богатству Артемиды, поэтому охотник пришел в себя быстрее, начал униженно кланяться и просить богиню отпустить его восвояси, желательно избавив перед этим от рогов.
— Ты нанёс мне страшное оскорбление, — рассеянно пробормотала Персефона, вылезая из ручья и вытираясь куском ткани, — посмев увидеть меня без одежды. Наверняка ты хотел овладеть мной? — уточнила она, поднимая глаза.
В прекрасных холодных очах он прочитал приговор.
Актеон принялся уверять её, что не хотел. Совсем-совсем не хотел! Честно-честно! Вот Артемиду — хотел, а её, Персефону, совсем нет. Потому, как она очень страшная…
— Жуткая! Я хотел сказать, жуткая!.. — завопил он, осознав свою ошибку где-то в районе летевшего в него копья оскорблённой богини.
Запутавшиеся в кустах оленьи рога не позволили горе-охотнику увернуться. Копьё пронзило ему грудь, и Актеон отправился прямиком в Подземное царство.
Но перед тем, как сдать незадачливого смертного на ручки Танату, Персефона выдернула из его груди копьё и тихо сказала:
— Никто не смеет покушаться на мою невинность, и даже Владыке Аиду, если он вдруг возжелает моего тела, придётся силой волочь меня в своё царство, потому, что я ни за что не отдамся этому проклятому подземному пауку!
Ответить Актеон не успел — за ним прилетел Танат.
***
Владыка Аид, Мрачный, Неумолимый, Аид Хтоний, Запирающий Двери, и прочие, прочие пафосные эпитеты, напоминающие о том, что он никогда ничего не прощает и не забывает, не собирался делать исключение для Персефоны. Обычно он думал о ней мимолётно, не отрываясь от текущих дел, вроде «А вот интересно, как она там?», но порой накатывало, хотелось все бросить, вскочить на колесницу и помчаться наверх, туда, где она танцевала с нимфами и хихикала с Артемидой.
Представить Персефону хихикающей почему-то было непросто, и её смех в его воображении звучал довольно зловеще. И выходило не очень понятно, кого там нужно спасать.
Персефона точно не нуждалась в спасении, и в нем, Аиде, она тоже не нуждалась. Осознавать это было немного грустно, а слышать её последние слова — не то чтобы горько или больно, а… странно.
Кажется, тогда она кричала что-то вроде «опоздал… я решила принять обет… не хочу тебя видеть… не называй меня Персефоной… я сожалею, что встретился с тобой…», но теперь он слышал только «Уходи. Уходи. Уходи».
Но почему он должен уйти, не выслушав даже самых простых объяснений?
Вернувшаяся с поверхности Макария прекрасно ответила на этот вопрос.
Что ж, Владыка вовсе не собирался оставлять Персефону Артемиде — или ещё кому-нибудь, даже Деметре. Впрочем, следовало признать, он и раньше не мог отпустить её просто так. Говорил себе, что ей будет лучше с матерью (да-да, с матерью, вот с этой ненормальной, повернутой на свой ненависти Деметрой), или с дочерью (а дочь-то как раз спустилась в Подземный мир поступить в ученицы Гекаты), или с Минтой (которая разругалась с Деметрой и теперь покоряет Олимп), или с подружками-нимфами (которые все до одной пустоголовые дуры, неспособные сосредоточиться на чём-то, кроме венков, хороводов и песен, и Минта среди них просто королева тактики и стратегии). Напоминал себе, что каждый третий аэд поет о том, что когда любишь, то прощаешь и отпускаешь.