Деньги не гарантируют избавления от страданий. Но значительно облегчают жизнь.
Поднявшись в номер, Лукас связался с Францем и получил любезное приглашение «пропустить по стаканчику и взглянуть на книгу». Мы быстро привели себя в порядок и переоделись.
– Он и правда готов ее продать?
– Такие люди никогда не говорят прямо, – усмехнулся Лукас. – Для начала они зовут «пропустить по стаканчику». Затем выслушивают предложение, всем своим видом показывая, что деньги их не интересуют. И лишь когда ставки достигают приемлемого уровня, милостиво соглашаются – исключительно по доброте душевной.
– Да ты настоящий эксперт!
– Пришлось им стать – без этого ритуала не обходится ни одна крупная сделка. Богачи ни за что не хотят признаваться в нехватке средств.
Забавный парадокс. Потом мы обменялись мыслями по поводу происхождения мюнхенского экземпляра. Скорее всего, это была копия, украденная у Генерала – Шлюха вполне могла ее продать. Или же Франц купил рукопись у Йохана ван Вельта – если допустить, что она каким-то чудом уцелела при пожаре. Существовала и третья версия: Ольденбургу удалось найти еще одну, доселе неизвестную копию. Бывает, старинные книги вдруг обнаруживаются где-нибудь на чердаке, или на полке магазина в фальшивом переплете, или даже на свалке.
В одном из гостиничных ресторанчиков мы заказали кофе и тарелку с сыром, вяленым мясом, соленьями и оливками. Помещение было светлым и солнечным: столы с мраморным верхом, черно-белая плитка на полу и покрытые пылью белые стены. Потолочные бордюры из пенопласта имитировали роскошную лепнину. Я и не заметила, как съела почти все закуски, пока мы болтали о Франце. Интересно, что он за человек? Возомнивший себя художником толстосум, который на досуге приторговывал книгами из личной библиотеки? Или обнищавший аристократ, вынужденный таким образом зарабатывать на жизнь?.. Обычно меня не волновали подобные вопросы. Но если рукопись действительно у Ольденбурга, я не собиралась платить за нее ни единого лишнего пенни.
До встречи оставалось несколько часов, и мы решили отправиться на прогулку по Мюнхену. В самом центре располагался совершенно очаровательный рынок под открытым небом, где продавали мясо, рыбу, цветы и мед местного производства. «Старбакс» не вызвал у меня столь бурного восторга, хотя кофе пришелся очень кстати. Я заметила, что все американское считается у европейцев престижным. Взять, к примеру, кофейни: когда-то мы «завезли» их из Европы, американизировали, а потом вернули на историческую родину. Было забавно пить американский кофе, гуляя по немецким улочкам.
– Не скучаешь по дому? – спросила я. – Тебе еще не пора возвращаться?
На его лице появилось задумчивое, немного печальное выражение.
– Да не особо. – Лукас грустно усмехнулся. – Я вчера сообщил на работе, что беру еще две недели отпуска.
Он молча допил свой кофе и продолжил:
– Знаешь, раньше я считал, что о такой жизни можно только мечтать: престижная работа, квартира в центре, по субботам – шопинг на Манхэттене, по воскресеньям – димсам в Чайнатауне. Одним словом, шикарная нью-йоркская жизнь. К ней быстро привыкаешь, пускаешь корни. Но сейчас, очутившись здесь, я вдруг понял, что все это мне не нужно. Словно за прошедшие двадцать лет и не жил по-настоящему.
Я понимала, о чем он. Здесь жизнь действительно казалась ярче и проще. Как будто попал из унылого черно-белого кино в многоцветную реальность. Поначалу я списывала это на эйфорию от поездки.
– Конечно, мне просто повезло, – поспешно добавил Лукас, боясь расстроить меня описанием своего благоденствия. – Последние пять, а то и пятнадцать лет были сплошной бессмысленной рутиной. Подъем, спортзал, работа, свидание, готовка, сон… И вот теперь я думаю: «Какого черта?»
– В смысле?
– Какого черта я решил, что эта бессмысленная жизнь – предел моих мечтаний? Какого черта допоздна пропадал на работе? Почему не решился никого… Словно увлекся игрой, перепутав ее с реальностью. Но больше не хочу играть.
Холодный мюнхенский ветер пробирал до костей. Лукас обнял меня одной рукой и прижал к себе.
В назначенное время мы подошли к дому Франца недалеко от центра. Он жил в элегантном особняке напротив старинного кладбища, которое наверняка существовало дольше любого американского города. Как только мы позвонили в дверь, на пороге появился Франц, сияя на удивление искренней улыбкой. На нем были черные штаны, черные мотоциклетные ботинки и белая рубашка, заляпанная синей краской.
– Лукас, Лили! – Его улыбка стала еще шире.
Он обнял меня как старую знакомую, хотя мы виделись лет сто назад, да и то мельком. Благодаря харизме и таланту сходиться с людьми Франц часто оказывался в нужном месте в нужное время. В душе я посмеивалась над его тщеславием, однако надо признать: Ольденбург обладал способностью видеть и вытаскивать наружу истинную суть вещей. Поэтому его работы производили такое сильное впечатление. До сих пор помню снятый в девяностые видеоролик, где он целовал одного за другим разных людей, – необычное зрелище вовсе не вызывало умиления, а скорее шокировало и даже немного пугало. Гениальная идея!..
Пройдя через небольшой двор, мы зашли в особняк начала прошлого века. Интерьер был полностью переделан на современный лад: бетонные полы, светлое дерево и простор. Франц провел нас в большую солнечную комнату на первом этаже, очевидно, предназначенную для приема гостей. Как я и предполагала, остальную часть дома нам не показали. Мы сели в красивые, но ужасно неудобные дизайнерские кресла из белой кожи, расставленные вокруг низкого мраморного столика причудливой формы. На нем, поверх белоснежной ткани лежала книга в знакомом светлом переплете. Однако называлась она не «Книга о бесценной субстанции», а «Porcus Germaniae Historica», что в примерном переводе с латыни означало «История свиноводства».
– Можно взглянуть?
В ответ на мой вопрос Франц молча кивнул. Увидев фронтиспис и иллюстрации, я выдохнула с облегчением. Разведение свиней ни при чем: за фальшивой обложкой скрывалась копия «Книги о бесценной субстанции». Известный трюк – так обычно прятали книги, в которых говорилось о сексе, еретических идеях и других запретных плодах. Во все времена люди предпочитали держать личные пристрастия подальше от любопытных глаз.
– Откуда она у вас?
Откинувшись на спинку кресла, Франц положил ногу на ногу и довольно улыбнулся. В его манерах было что-то женоподобное. Впрочем, это свойственно многим мужчинам сферы искусства: они настолько уверены в собственной неотразимости, что совершенно не стесняются использовать традиционно «женские» позы и жесты.
– В Европе немало выходцев из благородных семейств, – скромно махнул он рукой, не желая кичиться родословной. – У нас в роду титул перешел по наследству моему дяде, брату отца – эрцгерцог какой-то там. К титулу прилагается дом с неработающей сантехникой и земельный участок. Только вот денег уже не дают – жаль, прошли те времена… Когда-то в доме была куча ценных картин и другого антиквариата, но предки давно всё распродали, еще до войны. Из семейных реликвий осталось лишь несколько пыльных книг.