– Обязательного чтения? Да они никогда не посмели бы!
Лексикон главаря мафии меня позабавил.
– Значит, за всю жизнь вы не прочли ни одного романа целиком?
– Ни даже частично. И что, я должен читать это? – выдохнул он, указывая на “Красное и черное”.
– Естественно. Это прекрасная классика, в самый раз для вашего возраста.
– И как мне это одолеть?
– Рецептов нет. Надо просто начать читать, и все.
– А вы на что?
– Вы ожидали, что я прочту это за вас?
– Вы ведь уже читали эту книгу, правда? Почему бы вам не пересказать ее мне?
– Потому что пересказ не заменит вам чтения. И хорошо, что не заменит. Это же такое удовольствие читать Стендаля!
В его взгляде я прочла, что у меня не все в порядке с мозгами.
Урок длился слишком недолго. Я немножко потянула время.
– Вас зовут Пий, очень красивое имя. Вы первый человек с таким именем, которого я встречаю.
– Я бы предпочел без и краткого на конце.
– Любите математику?
– Обожаю. Это хотя бы умно.
Я проигнорировала наезд.
– Занятно, имя Пия еще встречается, а мужская форма – нет. Наверно, из-за последнего римского папы, которого так звали.
– Вы о чем? – спросил он с презрением, которое я как бы не заметила.
– Пий Двенадцатый – это вам ни о чем не говорит? Он был папой во время Второй мировой войны. И не только не протестовал против Холокоста, но чуть ли не одобрял его.
– Меня назвали не в честь этого типа.
– Догадываюсь. Пий – значит “благочестивый”. Вы молитесь?
– Посмотрите на меня хорошенько!
Я встала.
– На сегодня достаточно, – сказала я. – К следующему разу прочтите, пожалуйста, “Красное и черное” до конца.
– Мне на это понадобится несколько недель! – воскликнул он.
– Ваш отец хочет, чтобы я приходила каждый день. Теоретически вам надлежало бы прочесть это к завтрашнему занятию. Не вижу тут ничего невозможного.
– Погодите! – запротестовал он. – Я в жизни не прочел ни одной книжки, и вы хотите, чтобы я осилил такой кирпич до завтра?
Возражение показалось мне логичным.
– Хорошо, я приду послезавтра. До свидания.
Я оставила его в подавленном состоянии, он со мной даже не попрощался.
Отец перехватил меня в вестибюле:
– Браво! Вы здорово держались! Наглость этого мальчишки меня бесит.
– Вы подслушивали?
– Разумеется. Большое зеркало в гостиной – одностороннее. Я все вижу и слышу из своего кабинета.
– Это неприятно.
– Я делаю это, чтобы вас защитить.
– Я не чувствую себя в опасности. Ваш сын против насилия, вы же слышали.
– Мне хотелось посмотреть, как вы за него возьметесь. Теперь я вам полностью доверяю. Единственное, с чем я не согласен: вам не следовало уступать насчет Стендаля. Надо было, чтобы он прочел его к завтрашнему дню.
– Пий за всю свою жизнь еще не прочел ни одной книги, а вы хотите, чтобы он проглотил “Красное и черное” за день? Его довод показался мне убедительным, и я не жалею, что уступила. Иначе у него может навсегда выработаться отвращение к чтению.
– С этим мальчиком нужна твердость.
– Вы не находите, что я ее проявила?
– Да, вполне.
– Он знает, что вы подслушиваете и подглядываете?
– Нет, конечно.
– По правде говоря, я бы предпочла, чтобы в дальнейшем это не повторялось.
Моя дерзость ошеломила меня саму и явно очень не понравилась отцу моего подопечного. Он ничего не ответил. Я поняла, что он намерен и впредь поступать, как ему заблагорассудится. Он проводил меня к выходу и назначил следующую встречу на послезавтра.
Повернув за угол, я вскрыла конверт и пересчитала купюры. “Серьезно человек подошел к делу!” – подумала я, ликуя.
Вечером я не могла отделаться от странного ощущения, которое вызвали у меня эти двое. Мне было сложно его проанализировать.
Я старалась не принимать в расчет весьма нетривиальную информацию, которую сообщил мне Пий о своей прошлой жизни. Но и без этого они оба, и отец и сын, каждый на свой лад, были в высшей степени загадочными персонажами.
Манеры Грегуара Руссера были до крайности неприятными; то, что он позволил себе без предупреждения шпионить за нами во время урока, меня возмутило. Вдобавок что-то отталкивало меня в нем самом, но я не могла определить это словами.
В мои обязанности входило заниматься не с отцом, а с сыном. Я сочувствовала ему. Понимала, как ему трудно. Шестнадцать лет – само по себе испытание, и еще какое, а уж тем более когда ты прибыл с Каймановых островов в Брюссель, город, чье гостеприимство вечно преувеличивают. За всю жизнь он не прочел ни одной книги! Винить в этом школьное образование казалось мне упрощением. Разве родители не могли его к этому подтолкнуть? И почему папаша, который хотел, чтобы сын прочел “Красное и черное” за одну ночь, не догадался за шестнадцать лет приобщить его к радостям чтения?
Я была всего на три года старше Пия, и у меня это произошло совершенно естественно. Мама читала мне сказки Перро, сидя у моей кровати, и подразумевалось, что со временем я сама освою эти колдовские письмена. С восьми лет я пристрастилась к погружениям в волшебный мир разных чудодеев – Гектора Мало, Жюля Верна и графини де Сегюр. Путь был открыт, школе оставалось лишь двигаться в том же направлении.
“Сейчас он, видимо, как раз читает”, – сказала я себе, думая о Пие. На каком он месте? Отождествляет себя с Жюльеном или презирает его? Он так явно не в ладу с самим собой! Обычное дело, кризис переходного возраста, или что-то другое?
Внешне он не красавец, но при этом совсем не урод, просто худой и нескладный, как все подростки. Похож ли он на отца? Мне показалось, что нет. Судя по некоторым признакам, отца он не любил. Тут я его понимала!
Через день Пий встретил меня с подчеркнутой вежливостью, которую демонстрировал в отсутствие отца. Я села на диван и указала ему место рядом с собой.
– Вы прочли “Красное и черное” до конца?
– Да.
– Ну и как?
– Я прочел. Вы ведь этого от меня требовали?
– Да. И что вы думаете?
– А я должен еще что-то думать?
– Как же иначе.
– Что вы называете словом “думать”?
– Вам понравилась книга?
– Нет! Нет, конечно!
– Почему конечно?