– Кого ты хочешь, мальчика или девочку? – спросила она у мужа.
– Меня устраивают оба варианта.
Она со счастливой улыбкой посмотрела на этого мужчину, снова ставшего таким ласковым, и засмеялась.
– Чему ты смеешься?
– У нас с тобой есть одна общая черта: по нашим именам невозможно догадаться, какого мы пола.
– Да, мы носим негендерные имена.
– Негендерные? Как это?
– Годятся и для мальчика, и для девочки. Бен Джонсон, знаменитый современник Шекспира, назвал так одну из своих пьес: «Эписин, или Молчаливая женщина». Это было имя идеальной женщины.
Клод не стал уточнять, что пьеса Бена Джонсона была насквозь иронична.
– Невероятно! То есть Эписин, или Эписен по-французски, – это негендерное имя?
– Самое негендерное имя на свете.
– А что, если мы назовем так нашего ребенка, не важно, мальчик это будет или девочка.
– А что, давай.
Этот разговор был одним из самых приятных моментов за всю беременность. В остальное время бедняжка металась, мучимая болями как физического, так и нравственного порядка. Врач, совершенно не понимая, что с ней происходит, заверил ее, что речь идет о тетании, мышечных спазмах.
– Это называется также спазмофилия. Переносить тяжело, но это не опасно. Бороться будем так: берите бумажный пакет и в него дышите. Должно помочь.
Доминика старательно следовала всем предписаниям доктора, но легче ей не становилось. Более того, чем ближе были роды, тем чаще и сильнее делались ее приступы. Она боялась, что ребенок тоже страдает вместе с ней, и этот страх только усиливал симптомы таинственной болезни.
Роды, ожидаемые 20 сентября, начались 9-го. Длились они двадцать три часа, и это была сплошная боль. Мать и ребенок едва не умерли. Наконец врачи решились на кесарево, и это в последний момент спасло и Доминику, и Эписен. На часах было 23:54.
– Мадам, у вас прелестная девочка, – услышала Доминика и, перед тем как провалиться в глубокий сон, успела заметить крошечного младенца. Пока она спала, разыскали Клода, чтобы сообщить ему благую весть. Он пришел и, едва увидев Эписен, скривился лицом.
Доминике понадобилась неделя, чтобы немножко прийти в себя после тяжких испытаний. Но между ней и дочкой мгновенно установилась любовь: когда она брала малышку на руки, мир вокруг переставал существовать.
Позвонил Клод:
– Я зашел в мэрию зарегистрировать Эписен. Служащий заартачился. Я рассказал ему про Бена Джонсона, но он и на него плевать хотел. Тогда я приписал авторство Шекспиру – и он сдался.
– Дорогой, когда ты придешь нас навестить?
– У меня сейчас слишком много работы. Отдыхайте пока что.
Когда мать и дочь вернулись домой, постоянное отсутствие отца сделалось нарочитым. От Доминики не могло укрыться, что к малышке он более чем холоден. «Так ждал этого ребенка, а теперь, когда она родилась, он ее попросту не замечает», – сокрушалась она. Она знала, что многие мужчины равнодушны к младенцам и что ситуация может исправиться, когда Эписен подрастет. У девочки был хороший характер: она не плакала, спала по ночам, без капризов сосала молоко из бутылочки и на мать смотрела с неизменной улыбкой.
– Посмотри, как она на нас похожа, – заметила Доминика мужу. – В ней сколько от меня, столько и от тебя. Не отвертимся!
Клод ответил враждебным оскалом. Доминике показалось, что, вглядываясь в младенческое личико, он искал там что-то другое – то, чего там явно не было. Челюсти его сжались. Доминика содрогнулась. «У меня больное воображение», – подумала она.
– Не хочешь взять ее на руки?
– Нет. Я такой неловкий.
Удобная отговорка.
Началась новая жизнь, в которой Клод нарочито не участвовал. Зато мать и дочь являли собой одно целое. Доминика выгуливала ребенка в коляске, шла до Пале-Рояль, садилась в саду на скамейку, брала малышку на руки и показывала ей мир.
Прохожие умилялись картине счастливого материнства. А молодая женщина пыталась понять, почему чужие смотрят на Эписен с большей нежностью, чем собственный отец.
Дома они часами могли играть вместе. Малышка была на редкость сообразительна, все понимала и по любому поводу весело хохотала.
– Да ты просто лучик счастья, – говорила ей Доминика.
Домой возвращался Клод, и Эписен, весело щебеча, тянула к нему ручонки.
– Дочка хочет к тебе, – переводила ее лепет Доминика.
– Ты прелесть. Но у меня нет времени.
«Кто же тут прелесть?» – думала озадаченно Доминика.
Девочка довольно скоро пошла. Вечером Клод, сидя на диване, изучал папки с документами, а Доминика, спрятавшись за дверью гостиной, шепнула дочке:
– Иди к папе.
И Эписен пошла, старательно перебирая ножками, как бравый солдат. Дойдя до дивана, она издала победный клич и захлопала в ладоши.
– Ты не видишь, что я занят? – проговорил Клод недовольно.
– Да она же пошла! – воскликнула Доминика.
– Вот и хорошо, молодец, – бросил он, давая понять, чтобы от него все отстали.
Тем же вечером он заявил жене, что хочет еще одного ребенка.
– Об этом не может быть и речи, – возразила Доминика.
– Почему?
– Как? Разве ты забыл, какая у меня была кошмарная беременность? Второй раз я не выдержу такую боль.
Она не стала добавлять, что, ввиду полного отсутствия у него отцовских чувств, она не понимает, зачем надо еще раз рисковать жизнью. Но он и так осознал, что решение Доминики обсуждению не подлежит.
А та долго потом размышляла над непонятным желанием мужа завести еще одного ребенка. Было совершенно очевидно, что дочь он не любит. Может, он к ней ревнует? Да нет, не похоже. С появлением ребенка Доминика не стала меньше любить мужа и оказывать ему меньше внимания. Но сам он был черств, как никогда.
Казалось, он в Эписен разочарован. Однажды Доминика спросила, не лучше ли было бы, если бы Эписен родилась мальчиком?
– Да нет, ну что ты, – был ответ.
Он не лгал, его искренность была очевидна. «Тогда почему он разочарован в дочери?» – не понимала Доминика. В Эписен были собраны все качества, которые могут радовать родителей в собственном ребенке: она была ласкова, красива, умна, резва, весела. «Если он не любит ее, то не полюбит и никакого другого ребенка, которого мы с ним заведем» – к такому она пришла заключению.
Доминика часто вспоминала о том обворожительном молодом человеке, в которого она влюбилась четыре года назад. Как получилось, что он до такой степени изменился? Сомневаться не приходилось: дело было в работе. Такая ответственность, столько стрессов и в придачу еще неслыханный успех предприятия. «О чем тут жалеть? – думала она. – Надо радоваться его успехам, чего бы это ни стоило. Ведь он ими так гордится. Он хотел, чтобы у него все получилось, а меня выбрал, чтобы я была с ним рядом».