Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - читать онлайн книгу. Автор: Вильгельм Грёнбек cтр.№ 78

Естественно, что структура души имеет свой противовес в социальном порядке. Нет никаких сомнений в том, что клан обычно считает дружелюбие соседей силой, укрепляющей их союз, а взаимоотношения в юном возрасте являются одним из благоприятных факторов, и притом очень сильным, но соседской дружбы недостаточно, чтобы объяснить то единство душ, которое существует среди родственников. Не зависит сила фрита и от ежедневных совместных дел. Когда люди заключали дружеский союз, требовавший абсолютной преданности, они, вероятно, скрепляли его обещанием «действовать и мстить, как за своего сына или брата». Эта старая и очень важная формула, должно быть, сопровождалась другой старомодной фразой о двух друзьях, которые делили между собой все горести и радости, «словно они были рождены братьями». Эти слова проистекали из опыта, который не обязательно совпадал с тем чувством, которое возникает у людей, воспитанных в одной семье. Но внутренняя общность жизни не ограничивалась происхождением от общего отца. Правила выплаты денег за убийство показывают, что некоторые из родственников по материнской линии, в особенности братья матери, ее отец и сыновья ее братьев и сестер, образуют центральный круг клана, а любые предположения, что родичи по матери занимали это положение из-за более поздних изменений в семье, не находят никакого подтверждения в письменных свидетельствах и законах. Тот, кто хорошо изучил историю и литературу тевтонов, знает, что в случае нужды просьбы о помощи шли прямо к родственникам по матери и что ее друзья с готовностью помогали ее семье. Эту солидарность подтверждают многие легенды, например когда героя посылали к дяде по матери за добрым советом или когда главной целью его жизни становилась месть за гибель отца его матери. Привязанность к родичам матери проявлялась и в пословицах, например в той, где говорится о том, что мужчина чаще всего похож на братьев своей матери, и сам Тацит разделял это мнение, поскольку считал, что особенно тесная привязанность существует между дядьями и сыновьями их сестры.

Клан – это не просто расширенная семья, и любая теория, пытающаяся принизить важность взаимоотношений отцов и детей, обречена с самого начала.

Самая удачная попытка объединения родственников в единую систему была предпринята в Норвегии. В правилах уплаты виры, которые получили название «Закон Гулатинга», мужчины одного рода были разбиты на три группы, каждая из которых должна уплатить или получить одно из главных колец (baugar). В число baugamenn (получателей кольца) входили сын, отец и брат погибшего ^[78]. Также на выплату могли претендовать родственники второй очереди – сыновья братьев, отец матери, сын дочери и брат матери. В третью группу входили дядья со стороны отца и двоюродные братья со стороны матери и отца, брат бабушки по материнской линии и сын дочери сестры. Кроме них, были дополнительные получатели, которых называли sakaukar – дословно «увеличивающие плату». Среди них были сыновья, рожденные от рабыни, братья, имевшие с убийцей одну мать, дед по отцу и сын сына, а также сыновья этих родичей. Однако на этом дело не заканчивалось. Закон добавлял еще одну группу, состоявшую из мужчин, вошедших в состав клана после своей женитьбы: человек, который имеет дочь, тот, кто имеет сестру, отчим и пасынок, названый брат и брат приемный.

Эти таблицы так сложны, что современным людям понять их трудно, поскольку мы не привыкли следовать семейной математике, которая выходит за пределы второго или третьего уровня родства. Какое же облегчение иметь дело с менее изобретательными братьями норвежцев, понимая, что корни искусственных систем лежат в искусственных формах. Но простота – или нечто удобное для наших мозгов – к сожалению, не является безусловным изобретением эпохи.

Понятно, что мы имеем дело с человеком, который пытался объединить в систему трудно поддающиеся этому идеи, поскольку она вовсе не была для них приспособлена. И с такой трудностью сталкивались, в большей или меньшей степени, все тевтонские законы, ибо они пытались разложить степени кланового родства по полочкам и разделить их на степени и поколения, что было совершенно чуждо тевтонским представлениям. Латинская цивилизация представляла структуру семей в виде ветвей и веточек, выросших на семейных деревьях, а в отношениях людей признавала только одну формулу: отец родил сына, а этот сын родил своего. Исландцы освоили искусство составления хронологической истории и генеалогических древ и даже достигли в этом деле большого мастерства. Их ум изощрился в результате революции во всех семейных делах, которая стала следствием их переселения, со всеми своими родичами, в новую страну; кроме того, их разум просветился благодаря тесному общению с людьми, жившими на западных островах.

Вот почему история Исландии после колонизации представляет собой чисто генеалогическую структуру, тогда как история до заселения понималась совсем по-другому и выражалась в мифах. На острове переселенцев самый последний крестьянин во всех подробностях знал, от кого произошел его род и с какими семьями он породнился, начиная с самого первого поселенца в этой стране. Зато среди них мало кто знал историю своей семьи дальше, чем поколение отцов, и всех выдающихся деятелей своей истории эти люди называли отцами или дедами.

Даже в королевской семье отец Харальда Прекрасноволосого представлял собой конец истории. Современник Харальда, влиятельный ярл Мёри помнил только своего деда, то же самое относится и к хладирскому ярлу Хакону; а самый опасный его противник, ярл Атли из Гаулара, именуется в хрониках просто сыном своего отца. Самый благородный из первых поселенцев в Исландии Гейрмунд Адская Кожа, предки которого были королями, вошел в историю просто как сын Хьёра. Все, что лежит за пределами двух-трех доисторических поколений, относится к мифам. И если исландские крестьяне, гордившиеся своим народом, стали в Европе лидерами в научной точности своих генеалогий, то в Норвегии никаких особых изменений в этой области не происходило; даже в XI и XII вв. знаменитые семейные кланы входят в историю так, словно у них не было никаких корней.

«Человека звали Финнвид Найденыш; его обнаружили в гнезде орла облаченным в шелковые одежды. От него пошла семья Арнунгов. Его сына звали Торарин Баллибек, а его сына – Арнвуд, который стал отцом ярла Арнмода. А тот был предком Арнмодлингов». Такова генеалогия норвежских грандов XI в. Обычно два поколения по восходящей линии приводят нас к могиле, например, Барди, сына принца, похороненного в Бардистаде, или Кетиля, тело которого лежит в Винрейде. Точно такую же странность находим и у англосаксов – генеалогия предков королевских англосаксонских семей в Великобритании столь же скудна.

В мозгу англичан или исландцев не сразу появились новые идеи. У себя дома они научились хранить верность своему прошлому и постоянно поддерживать его жизнь; они лишь придали старой традиции новую форму. Ранее люди тоже хранили семейную историю, передавая рассказы о ней из поколения в поколение, но в той форме, которая считала время плоским, а душу – вечно присутствующей в нем.