– А как же госпожа Альмондро? – строго смотрел Рагнер. – Они подруги, но Лючия своего мужа не ревнует и глупо себя не ведет, не давится и рыбой за столом…
– Рагнер! Сейчас это не ревность! – воскликнула Маргарита и перевела дыхание, вытирая слезы. – Видно, что я плакала?
– Немного… Давай немного задержимся. Побудь здесь, я найду воды.
– Давай лучше уйдем отсюда, прошууу, – взмолилась она.
Рагнер помотал головой.
– Ты – баронесса, и тебе нечего стыдиться перед этими людьми – скорее это они сейчас переживают, поверь, что могут вызвать твой гнев. Поспешный уход их напугает еще сильнее. Забудь обо всем и веди себя так, как будто ничего не было. Покинуть дом во время трапезы – тоже некультурно. Мы ненадолго задержимся. Я переговорю с Арлом, а потом сразу поедем.
– Я клумбу испортила… Так стыдно! Бедные фиалочки…
– Да и ладно. Про клумбу тоже забудь. Я завтра пришлю в этот дом подарки за обед и за клумбу.
В гостиную робко вошла Сельта Флекхосог.
– Я могу чем-то помочь Ее Милости? – спросила женщина.
Маргарита кивнула и последовала за ней в уборную.
– Я пребываю в надежде, ношу в чреве, – сказала она Сельте наедине. – Скоро будет заметно. Вот, желудок и подводит.
– Понимаю, – почтительно, но неискренне кивнула та. – Приму за честь оказать вам услугу и сделать пребывание в этом доме для вас приятным.
________________
Кабинет Арла Флекхосога ни в коем случае не походил на захламленный чердак, он походил на покой аристократа. Даже кабинет Рагнера в Рюдгксгафце проиграл бы этой зале: три больших зеркала в золотой росписи по краям, темный стул-трон с высокой спинкой и лаково-красный письменный стол с инкрустациями из черепахового панциря. На трех полках – идеальная чистота: книга к книге, чарка к чарке. В покрывало из узорной камки оделась скамья, из золотистого бархата сотворились подушки и портьеры. Окно в кабинете наличествовало одно, зато оно протянулось от пола до потолка, зарешеченное тонкой и редкой сеткой. Сквозь стекло можно было видеть лужайку сада. А между окном и спинкой стула висел на стене миниатюрный портрет – не больше ладони, однако рамку Арл заказал весьма великую, помпезную. Темперно-красочная Ксана заботливо держала куклу и чашечку – играла в маму; выглядела на портрете эта нескладная девчушка необычайно хорошенькой и всё же похожей на себя.
Стены кабинета художник сделал темно-вишневыми: благородного и дорогого оттенка. Даже днем казалось, что здесь сгустился вечер – какой-то немыслимый дневной сумрак. Арл сел за стол, Рагнер устроился на скамье. Взяв в руки подушку с белесой каймой, он узнал руку вышивальщицы – кто еще мог так кудесничать с иглой? Белые бабочки, точно живые, приготовились взмахнуть крылышками и упорхнуть в окно. Бабочка была противоположностью хищной стрекозе, символом добродетельной души, успешно победившей Пороки, а также легкости мировосприятия, олицетворением безделья и кокетливости. Бабочка принадлежала первому месяцу Цереры. Ничего не произнеся, Рагнер молча подложил подушку под спину.
– Так, Арл, – заговорил Рагнер. – Пивной у тебя на верфи больше нет. Я выяснил у нотариуса, что в твоей грамоте – только право на торговлю кораблями, и ничего про пиво или вина.
– Я не продаю хмельное, – улыбался Арл. – Я продаю деревянные суда – корабли и посуду – пивную кружку или деревянную чашу. А пиво и вино раздаю в награду за покупку и за то, что суда мне дарят назад. Могу парус на чаши поставить, если желаете…
– Не зли меня.
– И не собираюсь, – улыбался Арл. – Ваша Светлость, предлагаю не враждовать более, а дружить. Мир принесет нам обоим больше выгод. Я могу закрыть пивную по вашему принуждению, но тогда стану оплачивать труд лишь хлебом и пивом – и снова не прогорю, и закона не нарушу. Предлагаю другой путь. Вы построили большую пивоварню, ведь думали, что пиво будут брать местные трактирщики, но они у вас его не покупают… Знаете почему?
– Нет. До пивоварни я еще не добрался.
– Трактирщики тайно варят пиво сами. Потому часть питейных домов еще не разорилась. А мне накладно завозить пиво из других мест. Мы могли бы продавать на верфи ваше пиво – и недурно заработать. Весьма недурно.
– Нет.
– Почему?
– Не хочу. И не думай, Арл, старый, драный кот, что побеждаешь. Скоро в Ларгосе появятся аж две тысячи мужиков, какие будут отсыпать мне холм.
– И где же они будут жить?
– Я скупил все чудесные развалюхи у Ларгосцских ворот. Однажды я с удовольствием их снесу, и построю там что-то красивое.
– Но чернорабочие, отсыпающие холм, не заслуживают большей оплаты, чем сербр в день. Вы пригоните две тысячи босяков. С ними город не оживет. Их жалования просто не хватит на многое.
– А я им по три сербра буду платить.
– Ну да… Значит, плотникам уже восемь, вместо шести. Подсчитайте всё хорошенько сперва, Ваша Светлость, добрый мой совет, и за три сербра лучше наймите плотников. Деньги же это, в сущности, химера. Кто-то в этой твари видит козу, кто-то льва, кто-то змею, кого-то она убьет огнем. Вы и я видим льва – силу, работяги – козу – животные потребности. Для счастья большинству людей многого и не надо – лишь сытость да веселье, работа же – это не весело. Куда как приятнее проводить день в праздности, а не на верфи, и лишь нужда гонит плотников трудиться. Не скоро, однако неизбежно, ленивые обленятся, трудяги, глядя на них, справедливо потребуют прибавки, иначе затаят обиду. Зато вы, Ваша Светлость, нескоро обо всем догадаетесь: люди – существа хитрые, изворотливые. Только поголодав как следует, люди ценят сытость – иначе они воспринимают любые щедроты как данность и пренебрежительны к милостям. Баловать тех, кто неспособен это ценить, – напрасный и даже опасный путь. Я вдвое старше вас, герцог Раннор, и я точно знаю, о чем говорю. С людом, как со скотиной, нужно много кнута и крайне немного сладкого корня. Свои жалования работяги всё равно пропьют, и я предпочитаю на этом заработать, а еще лучше: полностью отбить все затраты и сделать их труд бесплатным… Вот так я играю, сейчас же я бы послушал, как играете вы, на лютне. Вы ведь не зря пришли в мой дом. И еще раз повторю, что не желаю враждовать. Превелико прошу, обойдитесь, Ваша Светлость, и без угроз или оскорблений. На последние мне плевать, а угрозами вы не достигните ничего.
– Сперва расскажи мне про лесопилку.
– Вы, право, умны… Я ее скоро построю, и двести плотников будет достаточно для четырех парусников в год.
– Речка моя.
– Лесопилка будет стоять на моем берегу моря и работать от приливной волны. Изобретение санделианцев.
Рагнер поднялся со скамьи и подошел к окну. На лужайке валялись игрушки Ксаны: детская посудка и та же самая кукла с портрета – теперь с задранной юбочкой. Внучка Арла Флекхосога играла, а потом убежала, позабыв про нее. Почему-то кукла казалась Рагнеру живой женщиной, использованной, изнасилованной и выброшенной. Ему казалось, что он ее предает.