Три цветка и две ели. Первый том - читать онлайн книгу. Автор: Рина Оре cтр.№ 101

Зима

В основе «Меридианского знания» лежало учение о четырех стихиях и двух силах, приводивших всё в движение. Также знание гласило, что всё в этом мире конечно: всё живое и неживое рано или поздно умирает. Природа тоже гибла, вернее, перерождалась, а перерождение стихии наступало в миг ее ослабления и усиления противоположной стихии. Зима наступала во время сильной Воды, слабеющего Воздуха и набирающей мощь Земли.

Огня же зимой в мире имелось крайне мало, поэтому человек, пытаясь прийти к гармонии, охотно впускал в себя вражду. Особенно дурно зима влияла на женщин, плоть которых сама по себе была холодной и влажной. Женщины становились похотливыми, скандальными и непримиримыми, забывали о благоразумии и покорности. Мужчины, напротив, зимой успокаивались – обилие Воды благостно влияло на их сухую и горячую плоть, оттого в любви они (не путать с похотью), равно как и женщины, зимой едва нуждались, – следовательно, чаще всего именно зимой влюбленные либо остывали друг к другу, либо пребывали во вражде.

Знание многое могло объяснить, но не всё. Например, любовь священники изучали уже тридцать восемь циклов лет, однако до сих пор не смогли разобраться в том, как вызвать любовь по своему желанию или как перестать любить. Не могли они понять и то, почему у одних влюбленных земная любовь обращается во вражду, а у других переходит в духовную любовь. Тем не менее Экклесия твердо знала – любовь и вражда есть силы, подвластные человеку.

________________

Утром выпал первый снег, сделав мир сказочным. Сероватая гладь озера сковалась льдом и будто припорошилась мукой. В ожидании Рагнера Маргарита любовалась через стекло окна на нереальную, безмолвную, белую красоту. Вдруг звонко прозвенел смешок – во внутреннем дворике Нёген счищал снег с крыши «беседки», а Миллё лепила снежки, бросала их в юношу и, смеясь, отбегала от него. Кроме этой девочки, в замке детей не было, оттого она росла робкой и необщительной. При виде ее большеглазого личика, не испуганного, как обычно, но радостного, сердце Маргариты потеплело, да и на душе стало немного легче.

«Всего лет через пять Миллё исполнится двенадцать, – подумала она, – и эту крошку отдадут замуж. Или даже раньше могут… Такая малютка и замужем! А Нёген уже два года как жених…»

– Не спеши выходить замуж и бросать меня, доченька, – смотря на свой живот и поглаживая его, сказала вслух Маргарита.

– С кем говоришь? – послышался негромкий голос Рагнера, и одновременно с этим открылась панель в углу. Ее возлюбленный появился, как всегда, весь в черном, лишь добавил к убранству зимний плащ, подбитый черным соболем. На его поясе горел златом Анарим, на ногах позвякивали вороненые шпоры.

– Я давно уж с дочкой говорю, – ответила Маргарита.

– Дочка? Девчонка? А почему не маленький рыцарь? – улыбаясь, Рагнер положил руку на ее живот.

– Я это чувствую. Не могу объяснить. И я хочу дочку в честь своей мамы назвать – Анге́ликой. Это цветок, какой растет вдоль рек. Ангельская трава – так его в Орензе и Сиренгидии зовут.

– Прости, любимая, но нет. И здесь эта трава изобильно растет в лесах, а из нее дудки да сиринги делают. И зовут ангелику «дудник»… Лучше назовем дочку в честь моей матери – Цальвией.

Маргарита обиженно смотрела на него и хлопала глазами.

– Рагнер, мы же договорились, что будет так, как в твоем роду заведено: ты выбираешь имена сыновьям, а я – дочкам.

– Но ты хочешь назвать герцогиню «дудник», а герцогиню, тем более из рода Раннор, так звать никак не могут!

– А Цальвия – то же самое, что салфетка! Ты сам говорил! Герцогиню могут звать «салфетка», да?

– Цальвия – это шалфей! Невредимая и спасающая! Священная трава древних людей, прогоняющая Смерть! А салфетки – так… никто и не знает, от какого слова пошло их название.

– Рагнер! Ну пожалуйста! Цальвия – это очень красивое и гордое имя. Клянусь, что так мы назовем нашу вторую дочурку, но первую я хочу Ангелику! Это ангельская трава. Ангельская!

Из-за ее живота, Рагнер обнял Маргариту со спины и, целуя ее в висок, прошептал:

– Вторую дочку мы назовем Ма́ргрэтой, как тебя и мою бабулю. А первую – Цальвией. Довольно спорить.

– Меня Маргарита зовут, а не Маргрэта…

– Довольно спорить, – ласково повторил Рагнер. – Смирись: я тебе всё равно не уступлю… И не потому что я хочу дочку-Цальвию, хотя хочу, просто я думаю о будущем нашей малышки – когда она вырастет, то не раз скажет папочке спасибо за то, что ее не дразнили дудкой или даже вонючкой.

– Пошли вниз, в узилище, – недовольно ответила Маргарита.

Рагнер взял ее белый плащ и заботливо набросил его ей на плечи.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Я тоже тебя люблю, – вздохнула она, даже не улыбнувшись.

________________

Низкий потолок подвала будто давил мощью всего донжона. Здесь было по-ночному темно, страшно и очень холодно. Еще спускаясь по винтовой лестнице, Маргарита зябко запахнула плащ на груди. Сойдя со ступеней, она увидела комнатку с двумя толстыми дверьми, в глубине и слева, за какими находились сокровищница и погреб, да приоткрытую решетку напротив – вход в узилище. За решеткой весело перекрикивались два дозорных. Их ноги согревали ящики-грелки с горшком, наполненным горячими углями, но, несмотря на это, они дышали в руки, пытаясь их согреть. На столе, за каким молодые мужчины резались в кости, стоял светильник, а на стенах висели еще две масляные лампы, свет от которых давал зловещие, длинные тени.

Рагнер выругался, подходя к поздно заметившим его дозорным.

– Рернот! – возмутился Рагнер. – Едва я решил, что из тебя толк выйдет! Да охраняй ты меня, то я бы тебя уже убил этими костями! Хоть в карты бы играли! Они хотя бы к решеткам не закатываются.

– Озвиняйте, Вашо Светлость, – не опечалившись, бодро ответил белобрысый, светлобородый парень. – Холодно́ былось в карто-то.

– А я и в карты дуть не разрешаю. Но кости! Я помню, ты трусил кирасу снять в потешном бою, – тихо и зло говорил Рагнер. – С чего ты вдруг осмелел? Я тебе тогда руку пожал, оттого что пожалел дурака. Так знай: мне нынче стыдно за это, и я, как предупреждал, заберу эту руку себе, а потом – на остров Фёо, Рернот! Я не для того раздаю приказы, чтобы их нарушали. В дозоре – не играть, а следить в оба! Если еще раз увижу… Я тебя предупредил – домой, на свой Фёо, и без руки.

Рернот испугался и кивнул.

– Вот это верно! Верно: молчать и кивать, – зло бросил ему Рагнер и повернулся к Сиурту. Тот исподлобья поглядывал на Рагнера и тоже опечаленным не казался.

– Сиурт… – развел руками Рагнер. – Я думал, ты еще в Элладанне понял! Ясно всё с тобой… – махнул он рукой. – Отпирайте решетку, – приказал Рагнер и пошел к Маргарите, застывшей у винтовой лестницы.