Рагнер ослабил хватку, но рук не убрал. Еще прижимая Маргариту к себе и проводя носом за ее ушами, он тихо заныл от удовольствия.
– Давно у меня так не было, – услышала она его шепот. – Ты сладкая, как сахарный сироп… или как медовое море. Я просто захлебнулся тобой.
Он страстно поцеловал ее в губы, отчего ее ноги вновь окатила легкая волна покалывающих мурашек. Рагнер почувствовал это и откликнулся тихим стоном.
– Девочка моя, – услышала Маргарита его шепот. – Сладкая маленькая девочка.
Рагнер переместился промеж ее ног, после чего, увлекая Маргариту за собой, он перевернулся на спину и устроил ее голову на своей груди. Лава золотых волос накрыла их обоих. Рагнер ничего больше не говорил. Вздыхая и натягивая одеяло, он погладил девичью спину и оставил руку чуть ниже – на приятной его ладони мягкости. Лодэтский Дьявол засыпал, и Маргарита тоже закрыла глаза.
________________
Проснувшись и открыв глаза, она увидела часть мужской груди, на какой лежала ее голова, плечо с повязкой и красные шелковые завесы балдахина. Синеватый, сумрачный свет говорил, что уже наступал рассвет. Маргарита слегка шевельнула головой и услышала:
– Извини, что разбудил. Но скоро мне и так пора будет вставать…
Девушка откинула голову вверх и получила поцелуи в лоб и бровь. Рагнер обеими руками обнял ее за талию, приподнялся вместе с ней на подушках повыше, чтобы ее лицо оказалось рядом с его лицом, неторопливо целовать ее губы и шею. Маргарита, еще наполовину пребывая в грезах, растворилась в сонной и сладкой неге. Скоро, возбужденная ласками и поцелуями, она вновь отрешилась от всех мыслей. Ее сознание утекало в иной мир, порой замирая – и тогда сладостные волны скользили по ее ногам к мизинцам. Закрыв глаза и отдавшись удовольствию, она часто дышала и стонала, пока ее целовали и гладили. Губы мужчины прижимались к ее шее, порождая вихри гуляющих по позвоночнику мурашек, а его руки путались в струящемся золоте ее волос – и даже легкая боль оказывалась приятной. Не открывая глаз, Маргарита почувствовала, как ее положили на спину. Руки Рагнера ловили ее груди и трогали начало ее промежности, усиливая прострелы наслаждения. Волны услады стали подниматься выше и выше, сбивая сердце. Как и вчера, она ощутила, что некий пузырь уже полон негой – еще немного – и он лопнет, изольется блаженством. Девушка стала прогибаться навстречу мужскому телу, чтобы быстрее достичь этого. Тогда Рагнер навалился на нее, вжал ее в постель и жадно поцеловал ее стонущие губы.
Он замер, будто решил отдохнуть. По телу девушки от промежности и по ногам разливалось парализующее тепло. Он и она тяжело дышали, но оба еще не достигли удовлетворения. Маргарита открыла глаза и встретилась с его горячим взглядом, от какого у нее свело низ живота. Глядя ей в глаза. Рагнер сделал одно сильное, резкое движение в ней навстречу, и как ночью она содрогнулась всем телом, задергалась, издавая стон, вторивший его низкому стону, и схватила его за спину; Рагнер, замирая и расслабляясь, упал на Маргариту – обнимая ее, он зарылся лицом в ее волосы, и она ощутила его дыхание на своей шее. Вскоре, не приподнимаясь, Рагнер нащупал одну из девичьих грудей и собрал ее в своей ладони. Маргарита всё еще не чувствовала пальцы на ногах. Не открывая глаз, она трогала его спину и рубцы меридианского креста.
– Как тебе мой подарок? – тихо спросил ее Рагнер.
– Подарок? – удивилась девушка.
– С мужьями ты до конца любовного удовольствия не доходила ни разу – это я еще вчера понял. Так что скажешь? – поднял он голову и посмотрел на Маргариту. Его лицо в тени упавших волос оказалось непривычно добрым. Глаза напоминали карамель, теплую и тягуче-сладкую.
– Не знаю, что сказать, – смутилась Маргарита. – Что это было? Колдовство?
Сверкая серебром зубов, Рагнер от души рассмеялся. Не покидая ее тела, он приподнял девушку и, обнимая ее, перебрался к подушкам в изголовье кровати.
– Дьявольское колдовство, ты хочешь сказать? – широко улыбался Рагнер, поворачивая их обоих на бок. – Этому, как ты говоришь, колдовству меня Соолма научила. Я был ее первым и единственным, не подумай, – уточнил он. – Просто она не считает, что любить свою плоть – это ее осквернять.
Упоминание о Соолме было некстати – Маргарита, как наяву, увидела ее острые, словно кинжалы, черные зрачки.
– Не бойся Соолму, – понял ее страхи Рагнер. – Она ничего тебе не сделает. Соолма мне близка и родна, но связь у меня с ней скорее как с подругой… Она мне что-то вроде матери или сестры, с которой можно лечь… Я люблю ее не как любимую, и она это прекрасно знает. У меня, кроме тебя, и другие дамы были, и она слова им не сказала. Так что – не бойся.
«Мать или сестра, с которой можно лечь…» – покоробило девушку.
Рагнер нежно погладил волосы и щеку Маргариты, еще раз поцеловал ее в губы и откатился на спину.
– Так бы в тебе и жил, – вздыхая, произнес он. – Но надо прогуляться с Айадой, а то она разобидится.
Его глаза заблестели, и он повернул голову к Маргарите.
– Хочешь, покажу тебе что-то смешное? – спросил Рагнер. – Только тихо, – приложил он палец к губам. – Смотри, – прошептал он, приподнялся на кровати и немного раздвинул балдахин, показывая черный собачий нос: Айада с умилительной мордой, навострив уши так, что они даже выгнулись друг к другу, сидела прямо перед красной завесой, готовая в любой момент излить на хозяина всю свою любовь. Узнав Рагнера, она тут же бросилась на него сквозь штору – и он, не давая собаке запрыгнуть на кровать, едва успел ее перехватить.
– Ну как тебе это? – спросил Рагнер, широко улыбаясь и наглаживая собачью морду. Айада млела от удовольствия: раскрыла пасть, высунула язык и показывала огромные зубищи.
– Давно она там? – ужаснулась Маргарита.
– Нет, подошла, когда мы закончили. Тихо подкралась, да? – нежно говорил Рагнер собаке, пока трепал ее за ушами. Потом он перешел на лодэтский, и Айада отошла в угол к внушительной миске, из какой принялась шумно лакать воду, а Рагнер покинул постель и стал одеваться.
– Это очень умная собака, – говорил он Маргарите. – И преданная. Это даже не собака… Это дертаянский волк. В неволе едва размножаются, потому что суки принимают своего хозяина за вожака и… мужа, что ли… – улыбнулся Рагнер. – И хранят ему верность, других женихов к себе не подпускают… А кобели не уживаются с человеком – рано или поздно захотят оспорить право быть главным. Вот поэтому эти собаки так редки… Айаду я взял уже двухгодовалой, когда воевал за Лаарснорсдажд. Три года уже прошло или даже больше с тех пор… Айаде уже шестой год пошел… Значит, уже четвертый год, как она со мной. Такие собаки – гордость горной Дертаи. Щенки стоят груды золота. Когда погиб ее первый хозяин, тоже рыцарь, ее многие хотели взять себе, но никто не мог ее приручить. Она тосковала и тихо умирала, а когда к ней приближались, рычала. Я не знаю как, но мне удалось. Я просто стал с ней разговаривать… беседовать без слов: посылать ей мысли – она стала их принимать, а потом и я стал ее чувствовать… Это не так, как что-то четкое и явное. Просто я знаю: рядом она или нет, спит или притворяется, чтобы мне не мешать. Ну и прочее…