Знак обратной стороны - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Нартова cтр.№ 35

– Изобразить барабанную дробь? – поинтересовался Роман. – Все-таки такой торжественный и напряженный момент. Это не шутки Виктория. Этот обольститель станет для вас первым, и все прочие штруделя… штрудели вы будете сравнивать именно с ним. Учтите это, вынося свой приговор.

Кусочек выпечки шлепнулся обратно на тарелку. Ложка в моих руках тряслась вместе с рукой и остальным телом.

– Так нельзя, – сквозь слезы прохрюкала я. – Роман, вы – невозможны.

– Салфетку? – Услужливо протянул квадрат тонкой бумаги художник.

– Благодарю. Признайтесь, сколько жизней вы загубили? С вами опасно садиться за стол. Так и норовите довести человека до того, чтобы он подавился от смеха. Ох…

Мужчина опустил глаза и попытался изобразить крайнюю степень раскаянья. Пока он дурачился, я предприняла вторую попытку хоть немного поесть.

– Знаете что? Не знаю, как другие, но данный экземпляр очень смахивает на плод любви шарлотки и язычка. Серьезно. Слоеное тесто и много-много яблок. Суховато, но с кофе пройдет. Теперь мы с вами поменялись ролями. В прошлый раз это я ломала ваши стереотипы касательно новых блюд, а вы меня допрашивали. Теперь я болтаю без перерыва, и даже не спросила: вы согрелись?

– Да, согрелся. Видите, мы – идеальная пара. Оба боимся нового, оба обладаем убийственным юмором. Может, создадим творческий дуэт? Будем писать репризы, а потом выступать с ними на публике. Если нас не изобьют, то, возможно, кое-что заработаем. А то быть художником, ужас, какое дорогое удовольствие.

– Магазин! Я забыла сказать: он сегодня работает до трех часов. Там объявление висело… вот тупица!

– Ничего, у меня есть целых двадцать минут в запасе, – посмотрел на часы Роман. – А вот вам стоит поспешить, чтобы избежать неприятностей с начальством. Жаль. Я бы посидел вот так еще, но…

– Да… Роман…

– А? – он поднялся вслед за мной на ноги.

– Ничего. Просто… я бы тоже посидела, – повисла пауза. Художник смотрел куда-то в район моего правого плеча, я снова уставилась на его руку, желая, и одновременно боясь, увидеть татуировку. – Ладно, до свидания.

Он ничего не ответил. Когда я выходила, Роман по-прежнему стоял, будто опять провалился в свое собственное измерение.

Дорога

Символ правой руки. Общий знак, действующий для связки других пиктограмм. Обычно пишется серыми, темно-коричневыми или черными красками. Написанный светлыми тонами означает – «очищение от лишнего», «основной смысл».

Кисти были погружены в растворитель. В тот же миг прозрачная жидкость окрасилась грязно-пурпурным.

Он устал. Он смертельно устал притворяться тем, кем не является. Вечной звездой тусовок, загадочным парнем, «размышляющем в своих работах о человеческой глупости и нелепости бытия», как написал один журнальчик. Но более всего он устал так жить: наполовину здесь, наполовину – где-то там, в вечном «никогда». Лучше бы, как в песне сплинов, пил-курил. Жителям Южных Курил, один черт, все равно, но ему, возможно, стало бы хоть немного легче. Однако алкоголь, как и другие наркотические вещества, только усиливали их – «приступы», как называла видения художника его любимый врач. Сам же Роман называл свое состояние не иначе, как «провал». Куда и как он проваливается, до конца было не понятно. Но одно мужчина знал четко – он смертельно устал.

Плотная ткань накрыла очередную незаконченную работу. Еще одну из тех, которую Сандерс никогда никому не покажет. Одну из тех, что захламляют его чердак. Иногда он поднимается туда, ходит между полотнами без рам, глядя то на одно, то на другое. Вглядывается в фигурки на пейзажах, в размытые, будто дождевой водой, портреты. Роман никогда не видит их лиц, поэтому выдумывает, какими они могли быть. Какими они являются. Обычно мужчина проходит от люка, до чердачного окошка на другой стороне, двигаясь обратно во времени.

Первые работы больше напоминают простые наброски: не предметы, только их обозначение. Яркие пятна, выхваченные лучом потустороннего света. Одно лишь впечатление, которое он писал с колотящимся сердцем и разламывающейся от боли головой. Не чета сегодняшней его работе – с тщательно выписанными деталями, вымеренной перспективой и продуманной композицией. Уже не впечатление, а холодное документирование, как полицейский протокол с места преступления.

Мужчина сотни раз задавал себе один и тот же вопрос: зачем? Для чего и почему он каждый раз становиться перед мольбертом и начинает свой ритуал? Полотно безразлично к тому, что на нем изобразят. Краскам тоже не важно, для чего их используют.

Быть заточенным в собственном разуме, безграничном и беспредельном, но все же тесном, как клетка-переноска – мы все обречены на это с самого рождения. Но Романа ждал исход намного хуже: тысячекратно повторенный отрезок чужой жизни. Раньше он боялся, неимоверно боялся затеряться там, а потому, едва приступ заканчивался, хватался за карандаш. Спасительный круг, мостик между реальностью и обратной ее стороной – вот чем служили сначала наброски в альбоме, а потом полноценные картины. Он глушил боль не спиртом или кокаином – стремительными мазками, похожими на уколы рапиры. И она превращалась, преобразовывалась в смутные образы на плоскости, высвобождалась, уходила.

Теперь мужчина стал контролировать ее намного лучше, не позволяя захлестнуть себя с головой, растворить в себе, подобно кислоте. Таблетки, прописанные его любимым врачом, также служили тому неплохим подспорьем. Но чем ближе подходила осень, тем слабее становилось сопротивление Романа, пока листва на деревьях полностью не осыпалась. И тогда он бросался в свою мастерскую и как очумелый, рисовал, рисовал, рисовал, в то время как удары следовали один за другим, а голова становилась похожа на треснутый колокол.

Перед глазами все плыло. В комнатке недоставало света, а воздух был пропитан запахом керосина. Роман отворил створку одного из высоких окон. Обещали новую волну похолодания, и пока погода следовала прогнозу. Низкие облака нависли над городом, делая раннее утро похожим на поздний вечер. Ворвавшийся в мастерскую ветер принес некоторое облегчение, унося с собой остатки сна. Роман потер, уже начавшие зарастать щетиной щеки, попытался сообразить, сколько он уже не выходил из дома. День? Два? Неделю? В телефоне светилась ничего не говорящая дата «7 октября, суббота». Выходной, значит. Для него давно не существовало никаких выходных. Только рабочие и такие дни, как этот – утопленные в оранжево-желтой мути, воняющие потом и собственной немощностью.

Внизу на дисплее отразилось количество оставленных сообщений. Знакомые Романа частенько злились, когда тот не отвечал на их звонки, а потом и вовсе бросили бесполезное дело, кидая короткое: «Перезвони, как будешь свободен». Мужчина несколько раз моргнул. Глаза болели от бессонницы, правую руку сводило от напряжения. В зеркало, он полагал, лучше и вовсе не смотреться. Бродяжки с улицы и то выглядели лучше. Короткие штаны и черная футболка перепачканы краской, засаленные волосы стоят дыбом, а по телу то и дело проходит короткая судорога: то ли остаточное от приступа, то ли – признак истощения.