Новый глава совета Джон Рэтклиф не вызывал особого восторга, он тратил силы переселенцев на постройку большого здания (того, что позже назовут Капитолием), тоже прятал продовольствие (теперь вроде бы считается, что для своих больных детей), пытался торговать с индейцами, но в результате лишил колонистов нужных припасов. Люди болели и умирали, колония была под угрозой. В этой ситуации кузнец Джон Смит напал на Рэтклифа. Смита схватили и приговорили к смертной казни. Уже с петлей на шее он попросил разрешения поговорить с Рэтклифом один на один и сообщил о заговоре, во главе которого якобы стоял Джордж Кендалл. Он-де решил вместе со своим бывшим врагом Вингфилдом свергнуть новый совет и вернуться к власти. Кузнеца простили, а Кендалла и Вингфилда арестовали. При этом Вингфилда отправили в Англию, где он сумел оправдаться, позже вернулся в Вирджинию и стал уважаемым членом колонии. А вот Кендалла приговорили к смертной казни. Его положение в колонии было выше, чем у простого кузнеца, поэтому он заслужил не виселицу, а расстрел, который и состоялся в 1608 году.
Эта странная история вызывает много вопросов. Почему казнили только одного заговорщика? И был ли вообще заговор? Есть версия, что на самом деле Кендалла обвинили в шпионаже в пользу Испании, – тогда это, по крайней мере, объясняет, почему жестокое наказание обрушилось именно на него. Но, во всяком случае, Джордж Кендалл считается первым казненным американцем.
В следующие годы после его казни власти колонии издавали многочисленные распоряжения, которые постепенно стали считаться ее «божественными, моральными и военными законами». Это не был свод законов в полном смысле слова, но правила, по которым жили поселенцы, могут, наверное, многое объяснить.
Эти законы определяли обязанности пасторов и требовали, чтобы каждый колонист по воскресеньям дважды посещал церковь. Были установлены процедуры для распоряжения собственностью умерших колонистов, урегулирована торговля с индейцами, запрещено ненужное убийство скота, сформулированы требования о содержании в чистоте домов и постельного белья, запрещалось мыть грязную одежду или посуду или «отправлять естественные надобности» на расстоянии меньшем, чем четверть мили, от нового колодца. Кроме того, законы определяли порядок взыскания долгов и торговли с людьми, прибывшими на кораблях, они предписывали торговцам, поварам, прачкам и другим заниматься своим делом, но в случае необходимости защищать колонию мужчины должны были явиться по вызову
[160].
Хорошо видно, что, помимо сфер жизни, обычно регулируемых правом, здесь есть такие, которые сегодня (и даже в какой-то мере в то время) едва ли могут считаться таковыми. Но чистота домов и белья, мытье посуды и отправление естественных надобностей в правильных местах были крайне важны для выживания колонии, страдавшей от холода, голода и болезней. Отсюда – жесткий надзор за поведением граждан. Впрочем, понятно, что протестантская закваска, сыгравшая огромную роль в формировании первых колоний – и менталитета первых колонистов, изначально предполагала всеохватный контроль. В кальвинистской Женеве специальная комиссия ходила по домам, проверяя, не устраивают ли, не дай бог, местные жители за закрытыми дверями вечеринки, не танцуют ли они, не играют ли в карты. Люди, ехавшие в колонии, смотрели на мир примерно так же, как жители Женевы, а тяжелые условия жизни только усиливали желание все контролировать. Именно поэтому в американских колониях людям, с неуважением отзывавшимся о священниках, прокалывали язык шилом. Характерно, что такому же наказанию подвергался тот, кто плохо говорил о Вирджинской компании, которой в то время фактически принадлежала власть на этих территориях. Борьба с богохульством успешно сочеталась с защитой властей.
Точно так же телесные наказания – прежде всего порка – назначались за поведение, осуждаемое церковью, и за те действия, которые могли нанести ущерб благополучию колонии: за азартные игры, непосещение церкви, распутную жизнь, супружескую измену – и за ненужное убийство домашних животных или кражу сельскохозяйственных орудий либо чужого урожая.
А вот казнили в Вирджинии и за те преступления, за которые лишали жизни также и в Британии, и за некоторые другие, что тоже было связано с местными условиями жизни. Смертной казни, с точки зрения колонистов (или властей), заслуживали: кощунство, произнесение изменнических речей или критика Вирджинской компании(!!!), убийство, содомия, грабеж, принесение ложной присяги, лжесвидетельство, торговля с индейцами без разрешения властей, кража имущества индейцев (что, очевидно, могло привести к вооруженным столкновениям), обман представителей компании или человека, отвечавшего за безопасность склада компании, торговля с моряками без разрешения и отправка товаров за пределы колонии без разрешения. Кроме того, казнили рецидивистов, в третий раз попавшихся на тех проступках, за которые до этого полагалась порка.
Ясно, что карались смертью действия, оскорблявшие бога, церковь, власть, чей авторитет тоже был священен, а также поступки, которые могли либо привести к вооруженным столкновениям, либо лишить колонистов еды и припасов. Позже в других колониях будут казнить, например, людей, поднявших руку на отца или мать (то есть нарушивших пятую заповедь) либо отрицавших «истинного Господа».
В XIX веке в США, как и во всех развитых странах, распространилось движение за отмену смертной казни. В 1846 году в штате Мичиган смертные приговоры оставили только за государственную измену, позже Род-Айленд и Висконсин отменили смертную казнь вовсе. В Теннесси и Алабаме ввели вынесение смертных приговоров по усмотрению суда, что уже было шагом вперед, так как до этого по «смертным» статьям приговор к высшей мере выносился автоматически. С 1907 по 1917 год шесть штатов полностью отменили смертную казнь, а еще три оставили ее только за преступления, связанные с государственной изменой, и за убийство представителя власти.
А дальше начинается бурная история ХХ века. В 1917 году Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну, и хотя, конечно, для заокеанской державы последствия ее оказались не столь разрушительными, как для Франции или Германии, но моральный ущерб, безусловно, был велик. Закончилась война, и началась эпоха сухого закона, угара «ревущих 20-х», бурного расцвета мафии – а затем грянул Великий экономический кризис 1929 года, и за ним последовала унылая Великая депрессия. Тот факт, что в это время расцвели легенды о добрых гангстерах, наверное, тоже о многом говорит. Убийцу и садиста Аль Капоне в Чикаго 1920-х годов многие воспринимали как этакого Робин Гуда, который мог подарить официанту или гардеробщику пояс, покрытый бриллиантами, да и вообще занимался тем, что давал простым людям возможность безнаказанно выпить, – о том, сколько крови было пролито по приказанию Аль Капоне, зачастую не задумывались. Гангстеры, грабившие банки в годы Великой депрессии, тоже воспринимались чуть ли не как народные мстители. Рассказывали историю о том, как один из них при ограблении спросил фермера, стоявшего в очереди к окошку: «Это твои деньги или банка?» – и, узнав, что в руках у старика его собственные деньги, оставил их ему, сказав, что, в отличие от банков, он не грабит простых людей. Что уж говорить о романтической легенде, окружившей пару любовников – Бонни и Клайда, которые, похоже, на самом деле были совсем не такими романтичными, как о них говорили в 1930-е, а потом показывали в кино в 1960-е.