Но потом начали происходить пугающие события. Принцесса Стефани начала превращаться в ночную фею внезапно. Однажды она была в торговом центре, выбирая шорты, и прямо среди бела дня внезапно прорезалось одно из крыльев. К счастью, в тот момент Стефани была одна в примерочной кабинке, но происшествие заставило ее понервничать. Потом, когда она почти убедила себя, что это был единичный случай, Стефани была в кофейне у стойки, заказывала завтрак и вдруг осознала, что бариста смотрит на нее с изумлением. И неудивительно: она парила над полом. Мало того, что крылья развернулись, когда еще не было половины девятого утра, так она этого даже не заметила! Стефани пролила латте, кое-как приземлилась и с плачем бросилась домой. Она была так напугана, что решила пойти к ведьме.
— К какой ведьме? — захихикала Поппи. — К той, что заставляла Грюмвальда ловить ночных фей?!
— К той самой, и поэтому Грюмвальд ее остерегался. Но Стефани понимала, хоть ведьма и не всегда дружелюбна (в конце концов, ведьма она или кто?), зато умна. Понимала, что у ведьмы полно поводов для злости — она была очень стара, ей трудно было ходить, большинство зубов прогнили, из-за чего, должно быть, и жевать было трудно — но это не означало отсутствие в ней добра. Стефани понимала: люди нечасто просят ведьм о помощи, но не могла придумать, к кому еще обратиться.
— Но ведьма же ненавидела ночных фей, — напомнила Поппи. — Потому-то и заставляла Грюмвальда их ловить.
— В таком случае, — поинтересовался Пенн, — кто мог лучше знать, как удержать ночную фею внутри?
И действительно, когда Стефани пришла, ведьма и глазом не моргнула.
— Это случается со всеми, — заверила она принцессу.
— Правда? — Та сомневалась.
— Конечно. Все иногда бывают кем-то другим, преображаются. Может, не совсем так, как ты, но в том-то и смысл, проклятие, если хочешь. Это случается со всеми, но по-разному. Ни один человек не приходит от этого в восторг, кто бы там ни сидел внутри. Так, хорошо, что у меня есть бобы…
— Я не умею готовить, — предупредила Стефани.
— Не суповые! — Ведьма явно считала, что девы в беде должны быть сообразительнее. — Волшебные. У меня есть бобы, которые помешают тебе превращаться в ночную фею.
— А кто же тогда будет зажигать звезды?
— Какая разница? — пожала плечами ведьма. — Это не наша проблема.
— И кем я буду по ночам?
— Просто принцессой Стефани. — Ведьма ухмыльнулась своей ужасной чернозубой ведьминой ухмылкой.
— Но если я не ночная фея, то чья же тогда принцесса?
— «Чейная я тогда принцесса»! — Ведьма и с грамматикой поступила совершенно по-ведьмински, но призадумалась. — Хм. Полагаю, если ты не ночная фея, то и принцессой быть не можешь. Будешь Просто Стефани.
Стефани задумалась. Она не была уверена, что хочет быть Просто Стефани. С одной стороны, так определенно проще. С другой, что будут делать без нее звезды? И, кроме того, принцессой быть приятно.
— А есть у тебя бобы, которые будут сдерживать мои крылья только днем? Я останусь ночной феей и буду заниматься звездами при условии, что смогу хранить секрет от подруг днем.
Ведьма вздохнула и закатила глаза. Принцессы такие придиры! Но да, у нее были и такие бобы. А еще сочувствовала Стефани — для нее это действительно было важно, — поэтому дала нужные бобы. Принцесса вернулась домой, замочила их на ночь, потом истолкла в хумус и съела на обед с морковными палочками.
— И все получилось? — спросила Поппи.
— Как по волшебству, — заверил Пенн.
Как только погас свет в комнате родителей-Грандерсонов, Агги взялась за зонтик с линейкой. Несмотря на все достижения технологии за время их детства, это коммуникационное устройство по-прежнему оставалось у девочек любимым.
— Твой брат влюблен в мою сестру. — Она заговорила раньше, чем Поппи успела распахнуть окно. — Фу, какая гадость!
— Который?
— А что, у меня есть другая сестра? — не расслышав, фыркнула Агги. — В Кайенн, конечно, дурочка!
— Нет, который из братьев?
— А кто знает! Один из них. Может, все. Ее телефон пиликает каждые пять секунд, и она сидит и хохочет, как сумасшедшая. Кто из твоих братьев еще не спит?
— Наверное, ни один. На вечернюю сказку никто не пришел, кроме меня.
— А что было сегодня? — Агги следила за приключениями Грюмвальда и принцессы Стефани, как за мыльной оперой.
— У Стеф постоянно выскакивали крылья, но она не хотела, чтобы кто-то об этом узнал, поэтому пошла к ведьме и взяла у нее какие-то волшебные бобы. Приготовила хумус, съела и почувствовала себя лучше.
— Странно, — покивала Агги. — Как думаешь, что это означает?
— Не знаю. — Поппи пожала плечами. — Что-то. В сказке всегда есть какой-то скрытый смысл.
Агги всерьез задумалась над этим вопросом.
— Думаю, твой папа хочет, чтобы мы знали, что пробовать наркотики — нормально. И никому об этом не говорить.
Пусть это покажется невероятным, но Агата Грандерсон выросла и стала преподавателем теории литературы в Калифорнийском университете в Беркли. У нее открылся талант к текстовой метафоре.
Восстание «красного Ру»
[20]
В том январе, как и предсказывала бабушка, потребности Ру возросли. Он нуждался в понимании, в утешении. В том, чтобы родители осознали, за что он борется и почему, увидели обиду и растерянность, отсортировали законный гнев от гнева иного рода — или, если угодно, обычные подростковые муки от более конкретных. Нужно было, чтобы они поглубже вдохнули и увидели пресловутую «большую картину». Но единственное, на что Рози и Пенн могли смотреть, — на рану на его лбу, из которой лилась кровь. Больше всего Ру нуждался в швах.
Было холодное, пропитанное влагой утро понедельника, и Рози, как обычно, опаздывала на очередное совещание по инициативе Хоуи. Она предпочитала дождливые плюс четыре январского Сиэтла мэдисонским снежным минус пятнадцати, но при этом опасалась, что у нее на пальцах ног вырастет плесень из-за постоянной вынужденной ходьбы по лужам. Ивонна даже не подняла головы от компьютера, когда Рози пришла на работу промокшая и с красным носом.
— Четырнадцать минут опоздания.
— Мне пришлось остановиться на вершине горы, чтобы отдышаться.
— На четырнадцать минут?
— Из дома трудно вырваться.
— Может, тебе лучше сесть за руль.
— Забочусь об окружающей среде. Они меня ждут?
— Не-а.