В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - читать онлайн книгу. Автор: Лори Фрэнкел cтр.№ 56

— Это случилось с нашей собакой, — сказал Ларри.

— Ваша собака превратилась в таракана? — в голосе Ригеля слышался скорее скепсис, чем благоговение, которому Пенн, слышавший это с другого конца двора, только порадовался.

— Совсем наоборот, — поправил Ларри. — В кухне был здоровенный паучище, один из этих, жутко волосатых, и, когда мы попытались изловить его, он заполз под посудомойку, а на следующий день, когда мы вернулись из школы, у нас на переднем дворе бегала собака без ошейника. Мы развесили объявления по всей округе, но никто не признал ее своей. А паука больше не видели.

— То есть вы думаете, что посудомоечная машина превратила паука в собаку? — Ригель просто хотел убедиться, что все правильно понимает.

— Вот еще! — фыркнул Ларри.

— Мы что, дураки, что ли! — поддержал его брат.

— А как еще вы это объясните?

— Это все равно что сказать, будто Марк раньше был велосипедом, — ответил Гарри. Так звали игуану Гарри, которую отец близнецов принес домой после того, когда случайно наехал на нее, катаясь на велосипеде.

И пошло веселье.

— Мой скейтборд раньше был картофелиной, — хихикая, проговорил Ларри, — потому что мы остановились купить картошки фри, когда ехали забирать его из магазина.

— Задница Ориона раньше была тубой, — сказал Ригель, — потому-то она издает такие звуки.

— Ноги Ригеля раньше были биотуалетом, — парировал Орион, — потому-то они так воняют.

— Гарри раньше был обезьяной, — Ларри хохотал так, что выступили слезы, и он размазывал их по щекам зефиркой, — вот потому-то он такой волосатый!

— Мы все раньше были обезьянами, придурок! — вторил ему Гарри.

А Орион сказал:

— Поппи раньше была мальчиком.

Рози и Пенн застыли. Марджинни и Фрэнк застыли. Ру, Бен, Ригель, Орион и Поппи — все застыли. Они были рассредоточены по всему двору — у гриля, у пивного кега, у стола с десертами, у костровой ямы, у дождевателя. Каждый участвовал в собственном разговоре, был в собственном мире. Но как собаки, которые постоянно прислушиваются, не прилагая особых усилий, к тем новым словам, которые понятны им в какофонии человеческой речи — сидеть, стоять, гулять, хороший пес, — все навострили уши, ожидая, что дальше. Пенну казалось, все гости затаили дыхание. Поппи казалось, что не только ее семья, но и весь мир застыл, кристаллизовался в этот самый последний момент, в течение которого он еще будет нормальным, а стоит сделать вдох, потом еще один, и еще — и весь мир начнет таять и разваливаться на части. Она удивлялась, что у нее так грохочет сердце, в то время как все остальное во Вселенной настолько неподвижно. Но Рози все видела. Видела, что Гарри и Ларри продолжают сравнивать одни вещи с другими, что вообще никто не обращает внимания на мальчишеский квартет, что Ригель, умница такая, запрыгнул на низенькую ограду и с огромным энтузиазмом изображает сцену трансформации капитана Таракана, что Орион, тоже умница, с лицом, бледностью сравнявшимся со своей кепкой со Снупи, запрыгнул к брату, одному из многих, играя безутешную невесту капитана Таракана, которой еще предстояло научиться любить «зверя внутри». Мир продолжил вращение. Секрет дал течь, но продолжал держаться на плаву.

Домой вернулись поздно. Поппи осталась у Агги. Она научилась защищать собственный секрет и, может быть, чувствовала себя в безопасности там, где единственный человек, который мог разоблачить ее, был ей подконтролен. Сыновья, все четверо, задержались в гостиной. Рози слишком устала, чтобы пытаться понять, что сейчас уместнее — утешать или наказывать, обнимать или стыдить. Они вместе сумели увернуться от пули? Обставить случившееся как будущую семейную легенду — с улыбками облегчения, с качанием головой и восторгами, мол, как это им удалось спастись? Или это был момент для воспитательного разноса в духе «кабы не милость Божия»? ^[16] Ей вспомнилось, как она однажды распекала Ру за то, что тот бросил ножницы в таком месте, где до них могли дотянуться едва начавшие ходить близнецы.

— Но, мама, — Ру повернулся к ней со слезами на глазах, — почему ты так злишься?

— Потому что Ригель и Орион могли сильно пораниться.

— Но не поранились. Почему ты этому не рада?

— Я рада, но злюсь на будущее.

— Злишься на будущее?

— Злюсь, чтобы повторения не было.

Профилактическая злость? В то время она казалась Ру настоящей злостью и ощущалась как таковая — профилактическая злость, злость постфактум, злость от облегчения… Рози захотелось просто пойти и лечь.

А Пенну — нет.

— О чем вы только думали?!

Без прелюдий и конкретики, обращаясь ко всем разом и ни к кому в частности.

Орион, который уже принялся грызть себя:

— Ничего я такого не думал. Это была случайность.

— Случайность?!

— Я не хотел, — его голос дрожал. Руки тоже. — Просто само вылетело.

— Как может вылететь что-то случайно?!

— Ну, как поговорки про неприличности.

— Поговорки про неприличности?..

— Фрейдистские оговорки, — перевел Ригель. Пенн нередко подозревал Ориона и Ригеля в телепатии, потому что близнецовость сама по себе не объясняла, каким образом они понимали бессмыслицу, вылетавшую изо рта друг друга.

— Нет, — отрезал Пенн. — Фрейдистские оговорки — это когда случайно говоришь то, что думаешь на самом деле, вместо того что вроде бы хочешь сказать. Что, так и было?

Орион выглядел запуганным, несчастным, но больше всего потерянным.

Ригель вставил, едва слышно:

— Это был хороший шанс. Понимаете?

Родители не понимали.

— Он смог сказать это вслух, — пояснил Ру, и Рози вздрогнула от неожиданности при звуке его голоса, — и от этого ничего не изменилось. На какой-то миг все стало так, словно мы больше не обязаны носиться с этим безумным секретом.

Рози и Пенн вдруг поняли, что оба смотрят на Бена, словно только он мог сказать, правда это или просто мальчишеская дурь.

— Секреты — штука тяжелая, — сказал тот, не облегчив тем самым жизнь ни братьям, ни родителям.

— Мы должны быть осторожны. — Пенн силился держать голос под контролем. — Больше, чем когда-либо прежде.

— Почему это? — Губа Ру криво дернулась, точно гусеница.

— Потому что мы уже столько продержались, — ответил отец.

— Да, но если это так, — проговорил Бен, — разве «больше, чем когда-либо прежде» не станет вечным? Разве каждый день не нужно быть еще более осторожными, чем накануне?