– Я тебе завидую, Мэй, – однажды сказала она мне.
– В каком смысле?
– У тебя есть свой собственный дом. Приличная работа. Классный парень. Вот бы и я тоже смогла убраться из этого сраного дома.
– Почему?
– Ну как почему, из-за твоего мудака папаши. Он превратил мою жизнь в полное дерьмо. Я так его ненавижу. Он грязная, мерзкая, самолюбивая свинья. Вонючий жуткий бугай. Не видеть бы его никогда.
Она рассказала мне, как ненавидит его регулярные извращенные сексуальные запросы. Как ненавидит свою работу проституткой. Я и раньше слышала от нее похожие жалобы, но не в такой резкой форме.
– Он все равно заставил бы меня заниматься этим, если бы мог, Мэй. Говорю тебе, я так больше не могу!
– Ты же не… ты думаешь уйти от него?
– Да, думаю. Я хочу для себя лучшей жизни. Жизни, где меня ценят.
У меня с ней было несколько подобных разговоров. Каждый раз она призывала меня никому не рассказывать об этом. Она хотела, чтобы у папы не появилось даже мысли о том, что она собирается уйти. Несмотря на силу ее чувств, я не была уверена, что у нее правда получится сделать это, но как-то раз она сняла комнату в одном из больших домов рядом с начальной школой Сэнт-Пол, куда ходили младшие дети. Она не съехала туда с концами и не рассказывала папе, но, отведя детей в школу, она иногда приходила туда и проводила там какое-то время. Арендодателю она сказала, что ее зовут Мэнди Уэст – под этим именем она занималась проституцией – и что она работает няней. Иногда она брала туда с собой одну из моих младших сестер и говорила, что это чей-то ребенок, чтобы оправдывать этим свою легенду.
Она не сказала мне об этой съемной комнате. Я узнала об этом, когда как-то раз зашла в дом на Кромвель-стрит. Мамы не было дома, но я застала папу, который изучал каталог «Аргос».
– Что ты делаешь, пап?
Он сказал мне, что разузнал о маминой секретной съемной комнате, и больше всего его расстроило то, что она накупила туда товары из этого каталога – пылесос, чайник, тостер, микроволновку.
– Нет, мне-то что, пожалуйста, но она купила всю эту херню на мою зарплату!
Он пытался обратить это в шутку, но в душе он явно негодовал.
– Я спросил ее, зачем она это сделала, и она сказала, что ей нужно свое отдельное место. Можешь в это поверить? Отдельное место! Как будто ей не хватает места в этом сраном доме. Мне что, нужно было сделать его еще больше?
Интересно, думал ли он о том, что в этой съемной комнате она встречается с другими мужчинами? Скорее всего, нет. Если бы он подозревал ее в этом, он бы не шутил на эту тему. Хотя в прошлом он сам поощрял ее встречаться с другими, это всегда доставляло ему извращенное удовольствие. Если бы он считал, что она делает это сама для себя или хуже того, эмоционально сближается с любым из этих мужчин, его бы это взбесило.
В прошлом я видела, как через самодельную систему связи он слушает звуки, доносящиеся во время ее секса с мужчинами. Он расхаживал взад-вперед, внимательно прислушивался и был увлечен услышанным, но в то же время его это волновало, почти тревожило. Он терпеть не мог слышать, как она смеется со своими клиентами. Ее секс с другими доставлял ему радость только тогда, когда он мог это контролировать. Теперь, когда я знаю о нем гораздо больше, я убеждена, что он мог и убить ее, если бы она предала его в этом плане. Но было очевидно, что вероятность такого предательства беспокоила его, и в ее желании проводить время вдали от него он чувствовал угрозу. Он понимал, что теряет контроль над ней, и это его раздражало.
Если честно, она и правда встречалась с другим мужчиной. Как-то раз она упомянула о нем во время одного из визитов ко мне домой. Я была в ужасе. Я понимала, что если эта новость дойдет до папы, он придет в жуткую ярость.
– Делай что хочешь, но только чтобы он ни хера не знал об этом!
– Конечно, я ему не скажу!
Я спросила, кто этот человек. Она не ответила, но сказала, что хочет быть с ним, хотя не понимает, получится ли у нее освободиться от папы. Она думала, что эти новые отношения уже заранее обречены.
– Ну, это все равно вряд ли бы получилось.
– Не в этом дело, Мэй. Мне нужен хотя бы шанс быть с кем-то нормальным. С тем, кто уважает меня, – взволнованно сказала она.
– Я понимаю.
– Этого, правда, никогда не случится.
Я подыскивала, что сказать на это, как-то утешить ее, и ответила: «Прости, мам. Это пройдет». Это, наверное, прозвучало неуклюже от меня, но я просто старалась проявить сочувствие. Ведь я и правда не знала, что сказать. Она разозлилась.
– Да как ты смеешь говорить, что это пройдет, срань! – со злобой вскричала она. – Ты никогда не понимала меня, Мэй! Всегда принимаешь сторону своего отца!
Я чувствовала, что это несправедливо, и сообщила ей об этом.
– Нет, это так и есть! – закричала она. – Ты хочешь, чтобы я оставалась с ним и была такой же несчастной и одинокой до конца моих дней!
– Не хочу!
Она не слушала меня и потом не давала мне забыть об этом разговоре. Годами она поднимала эту тему и считала, что я не поддержала ее во время тех отношений, она говорила, что я никогда не пойму ее желания сбежать и быть с другим мужчиной. По ее мнению, это было непростительно.
Оглядываясь назад, я думаю, что ее страстное желание развестись и начать строить отношения с совершенно другими мужчинами было искренним, но далеким от реальности. За те годы, что она сидела в тюрьме, она влюблялась (как сама считает) в нескольких мужчин, которые состояли с ней в переписке. Одним из таких мужчин был Дейв Гловер, который одно время играл на басу в группе Slade. Она начала думать о том, что они поженятся. Что он действительно был тем единственным для нее, который будет любить ее и уважать и с которым они проживут счастливо всю жизнь. Об их свадьбе даже объявили в газетах. От начала и до конца это было фантазией – во многом потому, что до конца своей жизни она должна была сидеть в тюрьме, – но такой счастливой, как в тот период, я ее никогда не видела.
Однако ее мечте о том, чтобы выйти замуж за того, кто сделает ее счастливой, не суждено было сбыться ни в тюрьме, ни до того, когда она снимала комнату в Глостере и все еще оставалась с моим папой. Эта мечта подошла к внезапному и жестокому концу – как и моя новая нормальная жизнь с Робом.
Однажды в августе 1992 года мама позвонила мне и сказала, что в дом 25 на Кромвель-стрит приехала полиция.
– Тут были копы. Они арестовали твоего отца!
Я потеряла дар речи. Наконец я смогла сказать только:
– Что? Почему?
Мамин голос зазвучал твердо и со злостью:
– Я не могу сказать тебе по телефону. Ты должна быть здесь, Мэй!
– Я приеду.
Я приехала туда на машине, старалась оставаться спокойной и не знала, чего ожидать. Она была очень расстроена. Она сказала, что папу забрали в участок и допрашивают насчет изнасилования и сексуального насилия по отношению к ребенку.