В Хинтоке очень скоро стало известно об отъезде Фитцпирса, а так как никто, кроме домашних Грейс, не знал, что в ночь падения с лошади он не возвращался домой, то его отъезд не вызвал никаких пересудов в деревне.
Наступил май. Однажды поздно вечером, в конце первой половины месяца, плотно закутанная фигура с костылем в одной руке и палкой в другой выползла из Хинток-хауса, пересекла лужайку перед домом и исчезла среди деревьев. Никто, кроме ночных птиц и лесных тварей, не видел, как таинственный путник медленно и с трудом пробирался по лесу и как вышел наконец на шоссе, держа путь к ближайшему перекрестку.
Внешность его была так преображена, что и собственная жена не могла бы его узнать. Фелис Чармонд была большая искусница по этой части (что, впрочем, неудивительно), но на сей раз она превзошла себя, использовав для маскарада залежавшиеся на чердаке атрибуты своей прежней профессии.
На шоссе Фитцпирса подобрал крытый экипаж, доставивший его в Шертон-Аббас, откуда он отправился в ближайший порт на южном побережье и, не задерживаясь ни на один день, пересек Ла-Манш.
А спустя три дня после того, как Фитцпирс покинул Хинток-хаус, стало известно, что миссис Чармонд отправилась наконец в столь долго откладываемое путешествие, чтобы поселиться на неопределенный срок где-нибудь за границей. Она покинула Хинток ранним утром, стараясь не привлекать ничьего внимания и не взяв с собой горничной. Тетке она объяснила, что в одном из городков, лежащих на ее пути, ее будет ждать новая горничная, только что нанятая. Хинток-хаус, так часто пустовавший, опять остался без хозяина, и в одном из его окон появилось объявление о сдаче внаем. Лето еще не успело сменить весну, а до Хинтока дошли вполне достоверные слухи, что миссис Чармонд и Фитцпирс вместе живут в Бадене и отношения между ними ни у кого не вызывают сомнений. Таким образом, любопытство, мучившее честных хинтокцев всю зиму, было сразу и полностью удовлетворено.
Отец и дочь вступили в Долину Унижения
[38]
. Отец страдал сильнее. Дух его был сломлен.
Но раз в неделю, согласно заведенному порядку, он продолжал ездить на ярмарку; и однажды, проходя мимо кабачка, - походка его выдавала убитого горем человека, - он услыхал, как кто-то окликнул его по имени. Голос был знакомый. Мелбери обернулся и увидел некоего Фреда Бокока, бывшего когда-то местным щеголем и подававшим надежды стряпчим. Его считали в Шертоне большим докой по части законов; говорили, что адвокатская контора, где он служил клерком, процветает только благодаря его неоспоримым талантам. Но потом Бокок вдруг покатился по наклонной плоскости. Имея приятный голос, он был завсегдатаем на званых обедах горожан и сельских праздниках и постепенно стал прикладываться к рюмке чаще, чем того требует здоровье души и тела. Потеряв довольно скоро место, он уехал попытать счастья на стороне, но скоро вернулся домой (как раз во время вышеописанных событий в Хинтоке) и стал промышлять тем, что за смехотворно низкую плату толковал законы своим согражданам. Обычно он занимался этим, сидя за столиком в недрах питейного заведения; профессиональным голосом он требовал перо, чернила и полупенсовый листок бумаги, освобождал на столе местечко среди батареи кружек и стаканов и, придерживая лист одной рукой, другой писал за полкроны завещание для какого-нибудь поселянина. Известно, что идеи, воспринятые в юности, трудно поддаются искоренению, и многие солидные горожане считали, что Фред Бокок и по сей день непревзойденный знаток законов.
Вот этот-то Фред Бокок и окликнул сейчас проходящего мимо Мелбери.
- У вас совсем убитый вид, мистер Мелбери, - начал он, увидев, что лесоторговец обернулся. - Знаю, все знаю. Очень прискорбный случай. Я изучал законы, как вам известно. И кое-что смыслю в подобных делах. И я говорю вам, что миссис Фитцпирс можно помочь.
- Как... чем помочь? - воскликнул Мелбери.
- Вышел новый закон. И согласно этому закону, - статья двадцатая и двадцать первая, параграф восемьдесят пятый, - развестись стало так же просто, как, и выйти замуж. Не нужен теперь никакой парламентский акт. Новый закон имеет одну силу для всех: для богатых и бедных. Давайте зайдем сюда на минутку. Я как раз иду погреть душу глотком горячего рому. И все вам разъясню.
Это известие как громом поразило Мелбери, который за делами и заботами почти не читал газет. И хотя он был человеком строгих правил и ему претило идти с Фредом Бококом в кабачок (в любом другом случае он ни за что не стал бы слушать советов этой отпетой личности), но такой заманчивой показалась ему перспектива освободить бедняжку Грейс от тяжкого бремени, что он потерял способность здраво судить, и не будучи в состоянии противиться бывшему стряпчему, пошел, куда тот пригласил его.
Они сели за стол и заказали рому, - платил, конечно, Мелбери; Бокок откинулся на высокую спинку скамьи и принял глубокомысленный вид, подобающий в таких случаях юридическому лицу. Он, казалось, не замечал стоявшего перед ним рома, который исчезал, однако, с непостижимой быстротой.
В какой степени новый бракоразводный закон в изложении Бокока был плодом невежества, а в какой - сознательного мошенничества, так никогда и не было впоследствии установлено. Но он так убежденно говорил о том, с какой легкостью Грейс может стать свободной, что отец ее прямо-таки загорелся этой идеей; хотя сам он едва пригубил свой стакан, он не помнил, как вышел из кабачка, как добрался до своей двуколки и поехал домой.
Опамятовался он, только подъезжая к дому; голова у него всю дорогу гудела, как колокол. По дороге он встретил Уинтерборна, который с удивлением заметил, что лицо лесоторговца напоминает лик ангела: таким предстал перед синедрионом святой мученик Стефан.
Мелбери соскочил с двуколки и, взяв Уинтерборна под руку, повел к сложенным у живой изгороди очищенным от коры дубовым бревнам.
- Джайлс, - начал он, когда оба сели на бревна, - оказывается, существует новый закон. Теперь Грейс очень легко может стать свободной. Я узнал об этом законе случайно. А мог бы еще лет десять ничего о нем не слыхать. Грейс, стало быть, совсем просто избавить от него, ты слышишь, совсем просто. Подумай только, Джайлс.
И он рассказал Уинтерборну все, что узнал о новом законе. Джайлс в ответ только пробормотал что-то.
- Теперь, мой мальчик, - прибавил Мелбери, - она будет твоя, если ты, конечно, этого хочешь.
Голос Мелбери дрожал от волнения, глаза увлажнились, когда он выразил словами давнюю свою мечту.
- Это правда... про новый закон? - спросил Уинтерборн, пораженный известием, предаваясь поочередно то черному сомнению, то бурной радости и не уловив поэтому смысла последних слов Мелбери.
Мелбери ответил, что у него нет ни малейшего сомнения, ибо после разговора с Бококом вспомнил, что не так давно в одной газете сам видел сообщение о новом бракоразводном законе, но в то время это отчаянное средство не интересовало его, и он не придал прочитанному внимания.