«Может, стоит сорвать с петель?»
«Рвани посильнее, Адам…»
— Я не обесцениваю то, что ты делаешь, — единственное, что Ева говорит, и замолкает, снова прикрывая веки.
Ее ресницы дрожат, отбрасывая тени на щеки. Дыхание шумно толкает воздух. Она пытается его нормализовать, но вряд ли у нее это получится в скором времени.
В это мгновение Титов ее… Он ее безудержно, до боли желает. Притушить эти тоску, вожделение и ярость. Ворваться в ее глубину. Завладеть полноправно.
Хотя бы поцеловать… Эти ее пухлые малиновые губы…
— Поедем домой, Титов.
Он ругается матом. Грубо и грязно выражаясь, осыпает воздух проклятиями.
А затем…
— Я люблю тебя, — хрипит, толкая между ними воздух, как ощутимую энергию.
Нарушает собственное равновесие, давая Еве то, в чем она нуждается. Снова и снова вытаскивает ее из обломков души. Тянет наверх.
— Люблю тебя, — выкрикивает. — Люблю!
Вздрагивая, будто сквозь ее тело проходит электрический разряд, Ева смотрит на Адама, как на Бога.
Он, и правда, для нее — весь мир. Хоть она и не знает, как показать ему это.
Обнимает за шею. Касается щекой его щеки, кожа к коже.
— Ох, и набрала я у тебя кредитов, Адам. До конца дней своих в долгах буду. Не знаю, как расплачусь. Не знаю… расплачусь ли…
— Нихр*на мне не надо, — резко выталкивает он.
Лукавит. Есть у Евы то, что он желает больше жизни. Но выразить свое желание ему гордость не позволяет. Вопреки всему, еще держит спину прямо.
— Что ж… У меня есть один план на сегодня, — ныряет лицом в изгиб шеи Титова. Дышит его запахом, как одержимая. Пытается надышаться. Хотя уже знает — с запасом взять невозможно.
Чувствует холод, как только отстраняется.
— Едем.
Скользнув на свое сиденье, обхватывает плечи руками и отворачивается к окну.
— Поехали, — голос звучит отстраненно. — На твою старую квартиру. Хочу в ту уродливую чугунную ванну.
Боковым зрением отмечает, как Титов переводит взгляд с дороги на нее.
— Ее ты помнишь? Меня — нет, квартиру — да?
— Балковская, тридцать один. Квартира пятьдесят шесть. На первом этаже аптека, стоматологический кабинет и кафе «Рыбачка Соня». Во внутреннем дворе ободранная детская площадка. Две скрипучие качели. Горка. Круговая карусель. И большая песочница.
Титов ничего не отвечает, слушая этот холодный отчет. Молчит, копаясь в себе. Большей частью сдерживаясь от того, чтобы не дернуть ее за плечи и не спросить еще раз, что она делала дома.
Неизвестность разъедает ему мозги, как кислота. Не может перестать об этом думать, как ни пытается. Нужно отпустить. Не выяснять отношения с Евой на эмоциях.
Глава 51
Зато Исаева переключает режимы, как ей вздумается. Оставляет только те эмоции, которые ей нужны. Когда они входят в квартиру, в очередной раз меняется. Смотрит на Адама с вызовом и провокацией. Продвигается, шагая задом наперед.
Манит взглядом. Притягивает, словно магнитом.
Адам, сцепив зубы, игнорирует эти знаки.
— Что за место? — спрашивает легкомысленно. — Опрометчивый поступок — сдать врагу свое местонахождение. Но да, соглашусь с твоими словами: отважный поступок — добровольно прийти в логово врага.
Титов хмурится, пока не понимает: она воспроизводит диалог, который произошел при ее первом появлении в этой квартире.
Внутри него все замирает, пока взгляд неотступно следует за девушкой.
— Поможешь мне собрать волосы? Ты же их ненавидишь.
Перемещаясь в сторону двери, словно готова удирать, как только Адам выпустит из оков своего внутреннего зверя, скидывает на пол куртку.
Титов не двигается, пока она раскачивается, играя на его нервах.
— Экстренное сообщение: в улье новая королева, — выдыхает, пятясь, в то время как он делает шаг вперед. — А теперь лицедействуй, темный рыцарь. Я здесь только для тебя.
Он не знает, но ее тоже режут по живому эти слова-воспоминания. Она срывает свою последнюю защиту. Отматывает время к тому вечеру, когда он заставил ее не просто плакать, а признать свои чувства.
— Ты же не станешь вдруг сдувать с меня пылинки? Не разочаровывай меня, Титов.
Его взгляд тяжелеет с каждым произнесенным ею словом. Придавливает ее, но ей нравится эта тяжесть. И голод Адама, который она разжигает без оглядки на последствия.
— У каждого из нас своя ноша. Но я знаю, беспощадный мой, твоя тоже тяжка.
Титов делает еще один осторожный шаг вперед, в то время как она уже чувствует лопатками дверь.
Ей некуда отступать.
— Ограничителей нет. Это мой ход. Твое испытание. И ты обязан его пройти.
Еще один шаг Адама, и сердце Евы подскакивает в горлу, разлетаясь там на микроны нервного возбуждения.
— Ты не можешь убить моего отца. Ты, в любом случае, никого не должен убивать.
Титов надеется лишь на то, что она сама его сегодня не убила. Он-то знает, что Ева способна на это.
— Держи меня крепче, слышишь? Не отпускай…
О, когда он ее поймает — уже не отпустит.
— Мне плевать, что ты чувствуешь, Адам…
Пробегая пальцами по короткому ежику волос на голове, он тяжело выдыхает. Тянет толстовку за капюшон, стягивая через голову вместе с майкой.
Раздевается.
Сглатывая, Исаева борется с соблазном, не собираясь в открытую пялиться на покрытую татуировками грудь.
Провал. Мгновенно.
Глаза сами собой бегут по рельефным мышцам вниз, к напряженному животу, и назад. Следуют по штрихованным изображениям и надписям. Выделяют то, что раньше мозг игнорировал.
«There's only one king[1]».
— Хватит, Эва, — резко произносит Титов.
Она и без того уже позабывала все, что собиралась еще сказать. Растеряла настрой. Испугалась того, какой будет реакция Адама. Качнувшись на пятках, стремительно разворачивается и толкает дверь в комнату.
Титов позволяет ей скрыться только затем, чтобы броситься следом. Нагоняет. Ловит. Припечатывает спиной к своей груди. Вдыхает запах ее волос. Слушает резко опадающее дыхание.
— Что это значит, Эва? — голос непреднамеренно становится вкрадчивым и низким.
По плечам девушки проносится дрожь, но Адам уже не может остановиться. Вжимается в ее хрупкое тело с яростной страстью.
— Что ты делаешь, Эва?
Крутанув, разворачивает ее лицом, и обратно усиливает хватку. Не давая возможности совершить ни вдоха, припечатывает к стене.