Входит сразу на всю длину и тут же, вздрагивая, почти полностью — назад. Превозмогая сопротивление души и тела, всей нервной системы, которая замыкает и коротит от этих ощущений — в нее. Замирая, хрипит и стонет. Ждет, пока первые волны удовольствия струятся по телу. Искрят. Кипят. Взрываются.
Так давно в ней не был. Так давно не чувствовал ее полностью. Своей. Неразделимо. Плоть в плоти. Бесценно и вечно.
Двигается. Осторожно и неторопливо. И даже так — ощущения запредельные. Наслаждение слишком острое, практически болезненное. Туго в ней. Туго, но так горячо и мокро — голова кругом. Не терпится разогнаться. Но ускоряется постепенно, офигевая от отклика, который дает тело Евы. Дрожит и пульсирует, исходит влагой. От нее — они оба уже мокрые.
У Титова тоже ноги дрожат. Низ живота стягивает и пульсирует горячим напряжением. Но ему хочется растянуть это удовольствие. Для себя и для нее.
Не разрушать эту безраздельную близость. Не покидать глубины ее тела. Не отпускать… Растянуть.
Скользит ладонью по хрупкому телу. Сжимает влажную от испарины грудь. Дразнит сосок. Теребит и тянет. Выше — по влажной коже. Ласково повыпирающей ключице. Обхватывает сбоку шею. Притягивая ближе и крепче — стонет. Лижет соленую шею. Всасывает.
Шепчет на ушко:
— Ты такая красивая… нереальная… красивая… моя… офигенная…
Смотрит на голую Еву сверху. Рассматривает, стараясь запомнить каждую деталь. Вдыхает запах ее возбуждения. Глотает отрывистые гортанные полустоны-полувскрики. Пьет с ее губ неподдельную страсть. Сплетаясь языком с языком Евы, раскрывает ее бедра еще шире. Безотказная в его руках. Звенит и играет. Трещит и фонит. Исходит таким количеством неприкрытой страсти, которую Титову трудно выдерживать.
Но он выдерживает. Раскачивая Еву на волнах этой страсти. Туда-сюда. Вперед и назад. Медленно и тягуче, когда накрывает слишком сильно. Быстро и сильно, едва чуть отпускает. Пока тело не начинает сумасшедше и бесконтрольно дрожать.
Сердце уже невозможно поймать. Оно грохочет непонятно где и в каждом уголке тела.
Титов… Растягивает изнутри до боли. Так чувствует его, как в первый раз не чувствовала. Толстую вену, рельеф, набухшую головку. Так туго в ней ходит. Задевает какие-то волшебные точки. Пальчики на ногах поджимаются. И дрожь по телу — волнами за каждым толчком.
Невыносимо приятно. Невыносимо.
— Не… могу… больше… — хрипит Ева. — Адам…
Кричит, хрипит и всхлипывает, когда наслаждение достигает пиковой отметки. Взлетает, распадается, теряет себя.
Он сразу за ней. Отпускает себя, совершая частые и глубокие толчки. Наслаждение проходит через тело раскаленной волной. Световая вспышка, взрыв, горячая дрожь.
Стоны и хрипы смешиваются. Переплетаются. Разрывают воздух высотой и силой.
Тяжело опадают грудные клетки. Выдохи и вдохи вырываются хриплые и шумные. Еще дрожат. Еще отходят.
Тягостные мысли возвращаются быстрее. Но оба молчат долгое время, не двигаясь.
— Держишься? Не упадешь? — на его вопрос Ева безразлично пожимает плечами. — Стой.
Разжимая руки, нагибается за бельем и джинсами. Натягивает, щелкает ремнем. Снова смотрит на Еву. Подхватывая на руки, доносит до кровати. Опускает поверх одеяла.
Вздрагивая, она сразу же садится. Торопливо поправляет белье и помятую юбку. Избавляется от порванных колгот. Обхватив себя руками, утыкается носом в согнутые колени. Смотрит на Адама со странной смесью нежности и горечи.
— Адам, я тебя не предавала. Клянусь.
Именно после этих слов рвется наружу болезненное разочарование Титова.
— Я знаю, что ты входила в дом, — этим обвинением он останавливает ее частое дыхание.
И… она затыкается. Выглядит совершенно ошарашенной.
— Ну, что замолчала, любимая женушка? Можешь что-то сказать? Хоть что-нибудь?
Она прячет глаза, утыкаясь ими в колени и начинает плакать. Тихо, судорожно, виновато.
Титов отталкивается. Отступая на несколько шагов назад, обхватывает руками голову. Ерошит короткие волосы, хрипло вздыхая.
— Адам… — боковым зрением улавливает, что она подняла голову.
Лихорадочно бегает глазами по пространству в поисках того, за что можно зацепиться. Только бы на Еву не смотреть.
— Адам… я не хотела, чтобы так получилось…
Схватив попавшую под руку полупустую бутылку Боржоми, заведя руку за корпус, яростно швыряет ее в зеркало. Оно осыпается, на мгновение взрывая воздух гулким звоном.
«Не смотреть!»
«Не смотреть!»
«Не смотреть…»
Но когда он все-таки поворачивается, поднимает веки и смотрит ей в глаза, удар бушующих в нем эмоций — как взрывная волна. Задевает. Ранит. Расплющивает.
Шаркнув рукой по стене, Титов двигается к выходу из комнаты.
Ева замирает, все еще надеясь, что он вышел лишь на минуту. Но… Громкий удар входной двери растирает эту надежду в пыль.
Понимает, что Адам оставил ее не для того, чтобы наказать или что-то доказать. Это не дисциплинарное взыскание.
Он не мог больше находиться рядом с ней. Он просто не мог…
Чувства в его глазах… Блеск ее отражения, потерянный в его эмоциях. Шторм, который он не позволил ей перенести. А она бы попробовала выдержать. Она бы выдержала.
Только бы не оставлял. Не уходил.
Но он ушел. Ушел.
[1]There’s only one king. — Есть только один король.
Глава 52
Снег… он метет и метет…
Заметет ли мое сердце?
День восемьдесят четвертый.
Еве не стоит грызть себе душу. В таком состоянии — нельзя. Умом она это понимает. Как бы там ни было — то, что сделано, невозможно исправить. Кроме того, бывало же и похуже.
Было ли…
Полночь. Время обнуляет свой счет. Зарождается новый день. За стеной, в соседней квартире, навязчиво слышны хохот и радостные крики. Людочке — двадцать три. Ева в действительности никогда ее не встречала. Сейчас же, улавливая только лишь игривый смех и быструю речь соседки, сознание зачем-то формирует яркий образ девушки и собирает ненужную информацию, будто антресоль пыль. Закрытый в ноябре кредит, защита диплома, надежды на скорое замужество, планы на отпуск с друзьями…
Все это реально. Жизненно. Душевно.
В то время как у Евы… Ей холодно. Озноб проходит по остывающей коже. Потряхивает, в попытке вывернуть ее наизнанку.
Знакомые ощущения. То, что Исаева умеет блокировать и душить в зародыше.
Поэтапно.