– Ты – казнедей, – сказал он. – И мне было сказано, что ты достаточно искушен в своем ремесле, чтобы отправлять обязанности такового.
Я ответил, что сегодня же могу сделать все необходимое, если его начальство того требует.
– Сегодня? Нет, это невозможно. Слушание будет закончено только вечером.
Я заметил, что он, видимо, нимало не сомневается в том, что подсудимый будет признан виновным, если пришел убедиться в моей пригодности к совершению казни.
– О невиновности не может быть и речи – в конце концов, девять человек погибли, и он был схвачен с поличным. Поскольку он не принадлежит к высшим сословиям и не занимает видного общественного положения, возможность помилования либо апелляции также исключены. Приговор трибунала будет объявлен завтра поутру, посему ты понадобишься не раньше полудня.
Опыта общения с судьями или судебными чиновниками у меня не было (наших клиентов всегда присылали прямо в Цитадель, а с чиновниками, приезжавшими порой для получения справок относительно того или иного дела, всегда беседовал мастер Гюрло). Вдобавок мне не терпелось впервые самостоятельно выполнить работу, к которой меня так долго готовили, и потому я спросил, отчего бы хилиарху не устроить казнь при свете факелов еще ночью.
– Как можно? Он должен подобающим образом обдумать и взвесить свое решение! Иначе как это будет выглядеть? И без того уже множество народу считает, будто военные магистраты слишком торопливы и даже своенравны! Сказать по чести, гражданский судья, вероятно, ждал бы с неделю, и делу это пошло бы только на пользу – недели вполне достаточно для того, чтобы открылись какие-либо новые обстоятельства, представляющие дело в ином свете. Конечно, этого не случилось бы – но тем не менее…
– Выходит, завтра после полудня, – сказал я. – Нам потребуется квартира для ночлега. К тому же мне нужно осмотреть плаху и эшафот и подготовить клиента. Мне нужно письменное разрешение на встречу с ним?
Бейлиф спросил, не можем ли мы переночевать в лазарете. Я покачал головой, и тогда все мы отправились в лазарет, где бейлиф принялся ругаться с дежурным лекарем, который, как я и предполагал, отказался предоставить нам кров еще на одну ночь. Засим последовал долгий спор с нестроевым унтером ксенагии, который объяснил, что нам никак невозможно ночевать в казармах с солдатами, а если мы воспользуемся одной из комнат, зарезервированных для высших чинов, в ней после этого никто не захочет жить. В конце концов для нас очистили крохотную кладовку без окон и принесли туда две кровати и еще кое-какую (изрядно, надо заметить, попользованную) мебель. Оставив там Доркас, я убедился, что не наступлю на прогнившую доску в самый ответственный момент и что голову клиента не придется отпиливать, уложив его на собственное колено, и, согласно нашим традициям, отправился в камеры – представиться клиенту.
Разница (пусть субъективная) между привычными и непривычными тюремными сооружениями – огромна! Спустившись в наши темницы, я в буквальном смысле слова почувствовал бы, что возвращаюсь домой – хотя бы только затем, чтоб умереть. Да, я понимал бы, что извилистые железные коридоры и узкие, мрачные двери могут повергать заключенных в ужас, но сам нимало бы не ужаснулся, а удивись этому кто-либо из соседей, перечислил бы ему множество разнообразных преимуществ тюремной жизни: чистые простыни, теплые одеяла, регулярное питание, пристойное освещение, уединение и покой, нарушаемые кем бы то ни было лишь изредка, и так далее.
Теперь же, спускаясь по узкой винтовой лестнице из камня вниз, в темницы во сто раз меньше наших, я испытывал прямо противоположные чувства. Темнота и нестерпимая вонь давили на меня тяжким грузом. В голове все время вертелась, как ни старался я гнать ее прочь, одна мысль: ведь я и сам волею случая (не поняв приказа либо невольно разозлив чем-нибудь бейлифа) могу оказаться здесь, в заточении!
Из-за дверей до меня донесся женский плач. Поскольку бейлиф говорил о мужчине, я решил, что ошибся камерой (мне была названа третья справа). Двери были вполне обычными – деревянными, окованными железом, однако замки оказались тщательно смазанными. Вот она, военная дисциплина! Еще раз пересчитав двери, я отпер нужную, причем плач, стоило мне отодвинуть засов, затих.
Внутри, на соломе, лежал обнаженный человек. Железный ошейник его был прикован цепью к кольцу в стене. Над ним склонилась женщина, также обнаженная, и длинные темные волосы ее, ниспадая, закрывали их лица, точно объединяя их в одно целое. Женщина подняла на меня взгляд, и я узнал Агию.
– Агил! – прошипела она.
Лежавший на соломе человек сел. Лица их были столь схожи, что Агия, казалось, держала перед собою зеркало.
– Это был ты, – сказал я, тут же вспомнив мелькнувшую под шлемом черную ленту и поведение Агии на Кровавом Поле. – Но это невозможно!
– Он умрет, – сказала Агия. – Умрет, потому что ты жив!
Я не нашелся что ответить ей.
– Это и вправду был Агил?
– Конечно. – Голос моего клиента звучал октавой ниже, чем у сестры, однако вовсе не так твердо. – А ты до сих пор не понял?
Я только покачал головой.
– Там, в лавке, была Агия. В костюме Септентриона. Она вошла через заднюю дверь, и, когда ты и слышать не захотел о продаже меча, я подал ей знак.
– Мне нельзя было говорить, – сказала Агия, – иначе ты понял бы, что голос – женский. Но кираса скрыла мои груди, а перчатки – руки. А мужской походке подражать проще, чем это кажется мужчинам.
– Ты хоть разглядел этот меч? Там ведь клеймо! – Агил поднял руки, точно держа в них мой меч.
– Ну да, – бесцветным, ничего не выражающим тоном добавила Агия. – Иовиниан. Я видела в харчевне.
Высоко над ними в стене имелось крохотное оконце, и сквозь него в камеру вдруг, словно ветер сдвинул с места нависшую над крышей тучу, упал солнечный луч. Я вгляделся в их залитые солнцем лица.
– Вы хотели убить меня. Лишь для того, чтобы завладеть моим мечом.
– Я надеялся, что ты оставишь его в лавке, – сказал Агил. – Помнишь? Я хотел убедить тебя, переодевшись, бежать. Я дал бы тебе и одежду, и денег – сколько смог бы.
– Севериан, неужели ты не понимаешь? Этот меч стоит вдесятеро дороже нашей лавки, а эта лавка – все, что у нас есть!
– Вы проделывали такое и прежде. Наверняка. Слишком уж гладко все вышло. Совершенно законное убийство, незачем прятать тело…
– Но и ты собираешься убить Агила, разве нет? Ты ведь пришел из-за этого, хотя не знал, кто за дверью, пока не открыл ее. Чем же ты отличаешься от нас?
– Бой был честным, – несколько мягче сказал Агил. – На равном оружии, и условия ты принял. А завтра – будет так же?
– Ты знал, что с наступлением вечера тепло моей руки оживит аверн, и он ужалит меня в лицо. А сам надел перчатки, поэтому тебе-то оставалось только подождать. И даже ждать не нужно было – ты до этого наверняка достаточно напрактиковался в метании листьев.