– Вот не надо теперь меня переубеждать. Это была твоя идея.
– У тебя за плечами шестнадцать лет профессионального жевания жвачки, Бабблз, – стонет Финн сквозь ком жвачки. – Я простой смертный. У меня сейчас зубы выпадут…
– Меньше разговоров, больше жевания. У нас мало времени.
Финн обхватывает нижнюю половину лица, как будто получил кулаком от Скалы Джонса, а не жевал жвачку без остановки в течение получаса.
– Сколько сейчас вообще времени? – спрашивает он.
Я фыркаю и чуть не давлюсь комком «Джуси Фрут» у себя во рту. Это вызывает смех у Финна, и мы поднимаем шум, который помогает саботировать наш и без того обреченный план, в результате чего дверь в домике младших вожатых открывается и по ту сторону от нее появляется Микки.
Мы с Финном стоим как вкопанные, перестав жевать. Микки сияет и обнимает его. Щеки Финна раздуваются в попытке не выронить жвачку изо рта, когда она сжимает его, и мне приходится прислониться к стенке хижины, чтобы не сложиться вдвое от смеха.
– Финн! Это правда ты!
Финн кивает, бормоча «угу», но не открывая рта.
– Вижу, ты познакомился с Эбби, – говорит Микки, протягивая кулак, чтобы ударить меня по плечу.
Я расслабляюсь, благодаря Микки за то, что она не держит на меня обиду, как Савви. Финн выплевывает жвачку в руку, пока Микки отвернулась, и хрустит челюстью.
– Да, мы с Бабблзом лучшие друзья, – говорит Финн. – Потому что все остальные сейчас слишком круты.
Улыбка Микки смягчается, и она поднимается на цыпочках, чтобы взъерошить его волосы.
– Да, – говорит она. – Я хочу наверстать упущенное. Может, сегодня вечером на кухне, после ужина?
Финн кивает.
– Моя мама рассказала, что случилось. Я сожалею о…
– Лео рассказал мне о твоей девушке, – перебивает Финн, говоря это достаточно громко, чтобы Руфус выбежал из хижины, нетерпеливо лая. Микки и Финн, кажется, благодарны за то, что их прервали, по крайней мере, пока Руфус не начинает нюхать кулак Финна, из которого сочится продукт хорошенько пережеванной жвачки.
– О да, ну… я порвала с ней.
– Правда? – спрашивает Финн. – Но я думал…
У Микки такие же глаза «помоги мне», как и у Финна за секунду до этого, поэтому я стараюсь сделать полезное дело и вклиниваюсь в разговор, пока кто-нибудь из них не рассказал того, что мне не нужно знать.
– Мы здесь, чтобы прибрать домики, – говорю я, указывая на чистящие средства, которые Финн стащил из шкафа в комнате отдыха.
– Ой. Точно. Одно из наших наказаний за выговоры, – говорит Финн, вспоминая нашу непродуманную ложь.
Микки морщит нос.
– Иу-у. Хорошо. Приступайте. Я спускаюсь вниз, чтобы начать готовить ужин. – Прежде чем уйти, она сжимает руку Финна, удерживая его. – Я очень рада тебя видеть. Поговорим позже.
Что-то меняется в выражении лица Финна, когда она уходит вместе с Руфусом, который следует за ней хвостиком, но прежде, чем я успеваю решить, спрашивать ли его об этом, он уже врывается в хижину, отлепляя жвачку от руки с таким видом, будто это великая драгоценность, а не самая отвратная вещь, которую мы когда-либо видели.
Мы осматриваем комнату и замираем при виде кровати с лампой из гималайской соли, книгой под названием «Весеннее расхламление мозга» и безмерным количеством собачьей шерсти цвета Руфуса.
– Ах, – невозмутимо говорю я, – но как же мы узнаем, какая кровать принадлежит Савви?
Финн не теряет ни минуты.
– Я пойду первым. Ты стой на стреме возле двери.
– Ну, если раньше я не чувствовала себя преступником, теперь точно чувствую.
– Не раскисай, Бабблз. Да и к тому же мы всего лишь прилепим немного жвачки к верхней кровати над ее местом. Мы же не подсыпаем цианид в ее асаи-боул
[18].
Финн начинает разделять комок жевательной резинки на мелкие кусочки и, прищурившись, создает жвачный шедевр. Я слежу за дверью, позволяя прохладному послеполуденному ветерку трепать мои кудри, впервые за весь день погружаясь в тишину и желая, чтобы Финн поскорее все закончил. Судя по его молчанию, он тоже витает где-то в облаках.
– Ну вот, теперь твоя очередь, – говорит он через несколько минут.
Когда я ныряю в пространство между кроватью Савви и койкой над ней, я чувствую вполне резонный укол вины за осквернение «святости спального места» – выражение Савви из недавней истории в инстаграме, а не мое, – но потом вспоминаю, что она приговорила меня на две недели к отковыриванию засохшего сырного соуса с обеденных тарелок, поэтому возвращаюсь в эту (по общему признанию отвратительную) игру.
Финн превратил свою жвачку в гигантскую букву «Ф», поэтому я следую его примеру и оставляю перед ней букву «Э». Как омерзительно. Финн подходит, чтобы осмотреть нашу зараженную микробами визитную карточку, когда я заканчиваю, и удовлетворенно цокает языком.
– Высокое искусство. Мы должны открыть магазин на Etsy
[19] и продавать сувениры из жвачки.
– Мы должны убраться отсюда к чертовой матери, вот что мы должны сделать, – говорю я, так нервничая, что – как бы иронично это ни звучало, – мне жаль, что у меня нет жвачки, чтобы успокоить нервы.
На пути к двери я замечаю, как Финн изменился. Он стал бодрее, чем был сегодня утром после того, как Савви продинамила его. Даже если она захочет сбросить нас с причала и скормить титулованным уткам, которые тусуются на окраине лагеря, я думаю, от этого она станет немного счастливее.
– Итак, – говорит он, как только мы оказываемся на безопасном расстоянии от хижины. – Я обещал тебе классные виды, и у меня есть несколько на примете.
Я поднимаю брови.
– Сколько из них связано с нарушением правил?
– Всего лишь все. – Должно быть, он считает любое выражение моего лица положительным ответом, потому сразу направляется в сторону причала. – Пойдем.
Глава двенадцатая
Конец дня подкрадывается ко мне так быстро, что ничего не остается, кроме как загнать Лео в угол на его территории, заявившись пораньше на кухню. Из-за двери я слышу, как он переругивается с Микки из-за подготовки к завтрашнему завтраку, оживленно споря, к каким блюдам лучше подходит джекфрут – соленым или сладким.
– Я лишь говорю, что не просто так все сетевые рестораны вдруг стали использовать его в качестве заменителя мяса, – говорит Лео. – Его текстура действительно подходит для…