Рецепты еврейской мамы - читать онлайн книгу. Автор: Инна Метельская-Шереметьева cтр.№ 15

Про Хануку я теперь знала почти все. Самое смешное, что рассказала мне об этом празднике не моя обожаемая Мирра, не Анна Ароновна и даже не Борис Абрамович. В декабре месяце к нам приехала погостить из Ашхабада бабушкина коллега – громогласная, бровастая, цветастая и фантастически толстая тетя Равиля Абдуллаевна. Она появилась у нас в первых числах декабря, аккурат в тот вечер, когда над городом заплясали первые в году крупные снежинки. Полностью заполнив собой огромную прихожую, рассупонив жесткое синее драповое пальто с большим каракулевым воротником, растолкав по углам какие-то баулы, чемоданы, свертки и коробки, Равиля наконец обнаружила меня, практически вжавшуюся в маму.

– А это кто у нас такой холосенький? А кому тетечка Равиля привезла хурмы сладенькой-сладенькой, винограда, граната и урюка отбольненького? Кто у нас худысеська-малысеська?

– А вас что, к логопеду не водили? – в ужасе брякнула я первое, что пришло в голову, поняв, что гостья не выговаривает половину букв.

Громовой хохот, раздавшийся незамедлительно, можно было сравнить только с грохотом салюта, который у нас на площади всегда устраивали на День Победы.

– Узнаю Анину породу! Да что там породу? Породищу!!! Ладно, девушка, разгружайте гостинцы, а я пока с девочкой поговорю. Кстати, как зовут?

– Инна ее зовут, – пискнула мама.

– Ну, про Анину внучку я все знаю. Тебя как зовут? Ты ж ее сноха?

– Людмила, – официально представилась мама и робко подтолкнула меня к огромной Равиле. Я уперлась.

– Ну же, не бойся! У меня таких девять человек. Девять внуков и еще четыре внучки! На санках кататься пойдем?

– На санках? – я снова с ужасом посмотрела на маму. Огромная чернобровая тетя явно была не в себе. Какие санки? Снег только-только начал идти, он даже еще тротуары не припорошил. Если повезет с погодой, то, как пообещала мама, завтра к вечеру можно попробовать обновить валеночки и ледянки. До санок еще ждать и ждать…

Но мама, словно под гипнозом, открыла дверь кладовки, загремела там тазами и ведрами, задвигала стремянкой и наконец появилась в дверях, держа перед собой наперевес мои алюминиевые саночки с примотанным к ним тощим матрасиком в полоску и оранжевым байковым одеяльцем, которым надо было обязательно укрывать ноги.

– Ну? Что стоишь? – подмигнула мне Равиля. – Быстро надевай шубу, шапку, сапоги и вперед!

– Вы уверены? – уточнила я.

– На все 200 процентов! Как в нынешнем урожае хлопка!

Мы выходим в наш просторный двор, который благодаря падающим снежинкам совершенно преобразился и из привычного и любимого стал похож на картинку из кинофильма про «Вечера близ Диканьки»: большая луна, светящиеся окошки, искрящиеся белые деревья, кусты, качели, горки.

– Ну, видишь! А ты кататься не хотела!

Равиля, пыхтя, наклоняется, развязывает бечевку, стягивающую санки и матрасик, качая головой, прикидывает размер веревочки, за которую принято тащить саночки (она слишком коротка для нее), привязывает к веревке бечевку и победно улыбается:

– Карета подана!

Я завороженно смотрю на огромную, незнакомую до сегодняшнего дня женщину и послушно сажусь в санки.

– Ну, держись! И-го-го! – и Равиля резким тяжелым галопом припускает по тротуару. Тонюсенькая простынка снега еще не дает нужной сцепки, санки визгливо орут на всю улицу, алюминий царапает асфальт, но бешеный напор моей «лошадки» позволяет нам развить приличную скорость. Я помимо воли начинаю улыбаться.

– Инкаааа! А я?!! А мне можно с вами?!!! – это орет во все горло заметивший нас Аркашка Иванченко.

– Прыгай к барышне! – милостиво разрешает Равиля и даже не замедляет ход. Мне кажется, что даже если все мои друзья сейчас каким-то чудом сядут со мной в одни сани, она даже не поморщится и не заметит. Аркашка плюхается прямо мне на ноги и вертляво крутит тощей попкой, устраиваясь удобнее:

– Ух ты! Зыковски! А мне мамка не разрешила санки взять, сказала, что только придурки по перваку ездят. А давай до кучугура?

– Давай! – кричу я во все горло. – Равиля, давай до кучугура!!!

– Что такое кучугур? – спрашивает на бегу наша тяжелая лошадь.

– Вот странная. Кучугур, он и есть кучугур, – хохочет Аркашка. – Разве ты русских слов не понимаешь?

– Тетя Равиля сегодня приехала из Ахшаб-Ада. Ад – это такое место, где черти жарят плохих людей. А Ахшаб-Ад, наверное, пригород…

Я говорю достаточно тихо, но Равиля слышит.

– Ах ты ж моя хорошая, моя сладкая. Я вот расскажу бабушке, какие плохие слова говорит советская девочка, уж она тебе задаст!

– Не задаст! Бабушка говорит, что я ее кислород!

Наша упряжка внезапно резко тормозит и даже терпит крушение. Обернувшаяся к нам Равиля не заметила, как на всем скаку врезалась в бредущего из продмага Бориса Абрамовича, и, конечно, сшибла его с ног. Борис Абрамович летит в одну сторону, авоська с кефирными бутылками в другую, а мы с Аркашкой оказываемся выброшенными прямо на каракулевый воротник Равили.

– Эй, все целы? – хлопотливо отряхивает и оглядывает нас Равиля. – Мужчина, вы как?

– Что-то не очень. Похоже, сударыня, я подвернул ногу. А возможно, и сломал ее, при моем-то еврейском счастье.

Огромная, словно скала, женщина охает, сметает нас со своих рукавов, как Царевна-лягушка метала лебедей в сказочное озеро, и в один прыжок оказывается возле Бориса Абрамовича вместе с санками:

– Ашкенази, брат? Бухарская я, Равиля я, из Ашхабада к Анне Георгиевне, на повышение квалификации, – лопочет испуганная женщина и добавляет несколько слов на непонятном языке. Непонятном для Аркашки. Сама-то я прекрасно знаю, что это их таинственный еврейский. Она словно перышко подхватывает дядю Борю на ручки и втискивает в мои санки. Ноги его она тоже поджимает, чтобы они не волочились по дороге, и это вызывает у дяди Бори новый приступ охов и ахов.

– Куда везти?

– Туда! – Борис Абрамович белее снега, весь какой-то потный и еле шевелит рукой.

– Мы покажем! – орет Аркашка, срываясь в галоп впереди меня.

Через полчаса мы все пьем чай на кухне у Анны Ароновны. От дяди Бори только что уехала карета «Скорой помощи». Старенький доктор в просторном белом халате с вышитым красным крестиком на кармане, надетом поверх кусючего мехового жилета, который бабушка Лида называла «собачьим», внимательно осмотрел ногу Бориса Абрамовича, туго забинтовал ему ступню и сделал укол большим стеклянным шприцем, который он достал из красивой блестящей кастрюльки. Я знала, что Мирра называет такие кастрюльки «стерилизаторами». Она даже обещала мне когда-нибудь принести в подарок с работы списанный негодный стерилизатор. Шприц, правда, без иголки, у меня уже был. И я с упоением лечила им кукол. Еще один укол пришлось делать Равиле. Она так разволновалась, что у нее подпрыгнуло какое-то давление. Наверное, это давление подпрыгнуло еще раньше, когда она скачками бежала к подъезду Анны Ароновны. И хотя я не знала, где это давление находится, но предполагала, что в груди: под атласным ярким платьем Равили гигантские груди, размером каждая с мой глобус, просто ходили ходуном.