Время уходить - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 35

Так что Уилкинс сделал только хуже. Мама написала, что Кеноси взревел от боли так, как раньше не ревел никогда. Она ругалась на всех известных ей языках бранными словами, которых прежде в жизни не произносила. Она даже подумывала, не отнять ли у Уилкинса винтовку и не пристрелить ли его самого. А потом случилось нечто удивительное.

Лорато, самка-матриарх, мать Кеноси, бегом кинулась вниз с холма туда, где, шатаясь и истекая кровью, топтался ее сын. Единственным препятствием на ее пути был «лендровер».

Мама знала, что нельзя стоять между слонихой и ее детенышем, даже если ему уже тринадцать лет. Она дала задний ход, расчищая пространство между Кеноси и Лорато.

Не успела Лорато добраться до места, Уилкинс сделал еще один выстрел, который на этот раз достиг цели.

Лорато остановилась как вкопанная. Вот что написано в дневнике:

Она потянулась к Кеноси и гладила его тело от хвоста до хобота, с особенной нежностью прикасаясь к тому месту, где в шкуру врезалась проволока. Слониха перешагнула через массивное тело сына передними ногами и стояла над ним, как мать, защищающая детеныша. Из ее височных желез выделялся секрет, по бокам головы оставались темные полосы. Даже когда группа самцов удалилась, а ее стадо собралось вокруг, чтобы погладить Кеноси, Лорато не сошла с места. Солнце село, взошла луна, а она все еще стояла, потому что просто не могла или же не хотела оставить сына.

Как мы прощаемся с близкими?

В ту ночь пролился метеоритный дождь. Мне казалось, что само небо плачет.

А потом мама собралась с духом и написала о том, что произошло, с объективностью ученого. Вот что можно прочитать в дневнике, если перевернуть пару страниц:

Сегодня произошли два события, которые меня порядком удивили.

Во-первых, после того что сделал Уилкинс, сотрудники заповедников получили право в случае необходимости умертвлять слонов по своему усмотрению. Так что нет худа без добра.

А во-вторых, я наблюдала душераздирающую сцену: слониха, детеныш которой уже ни по каким меркам не мог считаться детенышем, тем не менее вернулась к нему, когда он попал в отчаянное положение, готовая защитить своего ребенка.

Мать всегда остается матерью.

Вот что моя мама неровным почерком вывела внизу страницы.

Не упомянув о том, что именно в тот день решила сузить поле своего исследования и вместо изучения воздействия травмирующего опыта на слонов занялась проявлениями у этих животных горя.

В отличие от нее, я не думаю, что случившееся с Кеноси – такая уж беспросветная трагедия. Читая финальные строки этой грустной истории, я ощущала себя наполненной искрами метеоритного дождя, о котором писала мама.

В конце концов, последнее, что видел Кеноси, прежде чем его глаза закрылись навеки, была мать, спешащая к нему на помощь.

На следующее утро я размышляю, не пора ли рассказать бабушке про Верджила. Спрашиваю у Герти совета:

– Как ты думаешь?

Конечно, было бы проще, если бы меня подвезли до офиса детектива. А так придется опять крутить педали и катить на велике через весь город. Пока поиски матери привели лишь к тому, что мои икроножные мышцы не уступают по силе мышцам балерины.

Псина стучит хвостом по деревянному полу.

– Один раз – «да», два раза – «нет», – говорю я, и Герти понимающе склоняет голову набок.

Слышу, как меня зовут – уже второй раз, – и, громко топая, спускаюсь вниз по лестнице. Бабушка стоит у стола и вытряхивает из коробки в тарелку хлопья мне на завтрак.

– Я проспала. Сегодня нет времени готовить горячий завтрак. Хотя, вообще-то, в тринадцать лет ты могла бы уже сама о себе позаботиться, – бурчит бабуля. – Я видала золотых рыбок, лучше приспособленных к жизни, чем ты. – Она вручает мне пакет с молоком и отключает мобильник от зарядного устройства. – Вынеси мусор, прежде чем опять пойдешь нянчиться с ребенком. И ради бога, причешись. А то у тебя на голове просто воронье гнездо.

Это не та беззащитная женщина, которая приходила ко мне в спальню вчера вечером. Разговора по душам словно и не было.

Она роется в сумочке:

– Где же ключи от машины? Похоже, у меня начинается склероз…

– Бабушка… то, что ты вчера сказала… – Я откашливаюсь. – О том, что у меня хватит храбрости вести поиски мамы…

Она едва заметно качает головой; если бы я не смотрела на нее так пристально, то вряд ли вообще это увидела бы.

– Ужин в шесть, – объявляет бабуля тоном, который ясно дает мне понять, что разговор окончен, хотя я еще толком не успела его начать.

К моему удивлению, на подступах к полицейскому участку Верджил держится так же уверенно, как вегетарианец на фестивале барбекю. Он не хочет входить через главную дверь. Мы вынуждены красться задами и проскакивать через служебный вход, после того как какой-то коп заходит внутрь, нажав на звонок. Верджил упорно не хочет разговаривать ни с дежурным, ни с диспетчером. И не ударяется в ностальгические воспоминания типа «Вот здесь был мой шкафчик, а тут мы держали печенье». У меня создается впечатление, что наш сыщик оставил работу не по своей воле, и я уже начинаю подозревать, что его уволили за какой-то промах. Так или иначе, он явно что-то недоговаривает.

– Видишь вон того типа? – Верджил подтаскивает меня к углу коридора, чтобы я высунулась и взглянула на мужика, сидящего за столом в хранилище вещественных доказательств. – Это Ральф.

– Гм, он похож на глубокого старика.

– Он выглядел так, еще когда я здесь работал, – отвечает Верджил. – Мы, помнится, тогда шутили, что он превратился в окаменелость, как улики, которые охраняет.

Мой спутник делает глубокий вдох и идет дальше по коридору. Верхняя створка двери в кладовую вещдоков открыта.

– Эй, Ральф, привет! Давно не виделись.

Движения у Ральфа замедленные, как будто он находится под водой. Сначала поворачивается корпус, затем плечи, последней – голова. Вблизи видно, что лицо у стража вещдоков морщинистое, как кожа у слонов на картинках, прицепленных скрепками к страницам маминого дневника; глаза блеклые, как яблочное желе, да и взгляд примерно той же консистенции.

– О, какие люди, – тягучим голосом произносит Ральф. – А я слышал, будто ты однажды вошел в хранилище улик по «висякам», да так оттуда и не вышел.

– Как там говорил Марк Твен? «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».

– Полагаю, если я спрошу, куда ты пропал, то ответа не дождусь, – говорит Ральф.

– Это точно. И я был бы тебе безмерно благодарен, если бы ты не упоминал о моем появлении здесь. У меня почесуха начинается, когда люди задают слишком много вопросов. – Верджил достает из кармана слегка помятый кексик «Твинки» и кладет на конторку между нами и Ральфом.