— Ты не могла бы мне поподробнее рассказать о профилировании, когда выдастся минутка? — спросил он, положив руку на плечо Ханне. — Может быть, как-нибудь на неделе, после работы?
— Запросто, — ответила Ханне.
Лео задержался в конференц-зале. Его собранные в хвост жидкие тёмные волосы неопрятно свисали на шею. Взгляд, брошенный им через плечо в сторону Ханне, прежде чем та исчезла за поворотом коридора, был долгим и мрачным.
Блёклое зимнее солнце освещало укрытый снежным одеялом Стокгольм, когда во второй половине дня Ханне покинула полицейское управление. Воздух был прозрачен и чист, и Ханне шла домой пешком всю дорогу от самого острова Кунгсхольмен.
На Хамнгатан Ханне замешкалась, сомневаясь, но всё же решила сходить в «Галлериан», на месте которого когда-то была улица Норра Смедьегатан. В современном торговом центре стенка к стенке теснились украшенные к Рождеству бутики.
Ханне осмотрелась: вокруг царили светлый камень, нержавеющая сталь, крупные стеклянные вставки — ничто здесь не напоминало ни о старинных зданиях, когда-то стоявших на этом месте, ни о людях, их населявших.
Ханне продолжила свой путь с неясной тоской в груди: виной тому были настроившие Ханне на меланхолический лад размышления об изменении облика города, о бренности сущего и о жертвах Болотного Убийцы. Но уже на подходе к площади Нюбруплан солнечный свет и рождественское убранство на деревьях и фонарных столбах заставили все невесёлые мысли Ханне рассеяться.
Придя домой, Ханне отправилась на короткую прогулку с Фрейдом, растопила камин и заварила чай. Затем, когда за окном на Стокгольм стала опускаться тьма, села за проверку контрольных работ.
Около семи позвонила Миа с рассказами о новом доме в стране басков. Он стоял на холме, откуда открывался потрясающий вид на Бискайский залив. Ханне должна туда приехать, заявила Миа. Сама она собиралась отправиться через неделю и остаться там на два месяца. Миа заверила Ханне, что ей там будут более чем рады.
Они поболтали немного о том о сём, да в общем обо всём, кроме того, что действительно занимало мысли Ханне. Ибо расследование дела Болотного Убийцы было темой определённо конфиденциального характера.
— Я не могу тебе сказать конкретно, над каким делом работаю, — расплывчато ответила она на вопрос Мии. — Но это дело об убийстве. Или о нескольких, зависит от того, как на это посмотреть.
— Боже, как это, должно быть, захватывающе. Хотелось бы мне иметь такую работу.
— Нет, не хотелось бы, — со смехом отозвалась Ханне. — Ты же боишься в киоск выйти с наступлением темноты.
— Дело не в темноте. Дело в… не знаю. Насекомых, которые там прячутся.
— Насекомых? Сейчас середина зимы.
— Не прикидывайся, ты понимаешь, что я имею в виду.
У Ханне мелькнула мысль, что доведись Мии узнать, за каким зверем её собеседница вела охоту, она предпочла бы встретиться со всеми пауками в мире, лишь бы не столкнуться однажды в тёмном лесу с Болотным Убийцей.
На следующий вечер с врачебного конгресса в Майами вернулся Уве.
Он устал, страдал от смены часовых поясов и пах потом, но, несмотря на всё это, Ханне, встречавшая мужа в прихожей, одарила его долгим поцелуем.
— Я соскучилась, — промурлыкала она, зарываясь носом в его подмышку, где запах пота, разумеется, ощущался еще сильнее.
Уве что-то невнятно промычал и взъерошил её длинные волосы. Потом отстранил её от себя и окинул её фигуру внимательным взглядом с головы до пят.
— Красавица Ханне, — проговорил он с необычайно печальным видом.
— Ты тоже неплохо выглядишь, — отозвалась Ханне, забирая у него дорожную сумку, чтобы отнести в спальню.
— Я и сам могу разобрать вещи, — заявил Уве, когда Ханне уже потянула за молнию.
Ханне послушно оставила сумку и присела на кровать.
— Интересно было?
Уве принялся доставать из сумки грязную одежду и складывать её в плетёную корзину для белья, которая стояла у письменного стола.
— Весьма.
Он что-то вытащил из сумки. Эта вещь была обёрнута в шёлковую бумагу, а размером походила на обувную коробку.
— Это тебе.
Ханне с улыбкой приняла подарок из его рук. Осторожно развернула бумагу и открыла коробку. Её взгляду предстала инкрустированная жемчугом маска.
— О, Уве. Она прекрасна. Это же уичоли?
[23]
— Верно.
— Господи, — прошептала Ханне. — Она выглядит такой древней.
Ханне аккуратно подняла маску и повертела в руках.
— Должно быть, стоила целое состояние, — добавила она.
Уве не ответил, но улыбнулся, видя её оживление.
— Я даже боялся, что таможня меня не пропустит, — признался он. — А как ты здесь справлялась? Не поймали ещё своего убийцу?
Ханне опустила взгляд на подарок. Устрашающее впечатление сглаживалось красотой переливающихся жемчужин, покрывавших всю маску.
— Нет, — ответила она, разглядывая зияющий рот. — Ещё не поймали.
Вечером они поужинали чечевичной похлёбкой и распили бутылочку белого. Они включили музыку погромче и занялись любовью, но в этот раз не на полу или кухонном столе, поскольку Уве, у которого после перелёта ныла спина, предпочёл лежать на мягком.
Он сразу уснул, а Ханне без сна лежала в кровати подле него.
На улице поднялся ветер, и ледяной воздух проникал сквозь щели в старой оконной раме. Ханне плотнее завернулась в пуховое одеяло, но всё равно дрожала от холода. Ветер снаружи крепчал, и в конусе света, испускаемого уличным фонарём, Ханне различала беспорядочное мелькание снежных хлопьев.
В комнате стояла тишина, за исключением редких глухих всхрапываний Уве.
Ханне осторожно положила руку ему на грудь, и ощутив, как бьётся сердце Уве, подумала, как же ей повезло его встретить.
Они познакомились, когда Уве преподавал в университете психологию. Ему было двадцать девять, и он был восходящей звездой в науке, а Ханне была молоденькой студенткой, на много лет младше его. Уве был из той породы людей, которым, казалось, от природы было дано всё: привлекательная внешность, незаурядный интеллект, а ещё такой живой интерес к своему делу и такая цельность мысли, каких Ханне прежде не встречала.
Разумеется, она была ослеплена его академическими достижениями. О его диссертации много говорили, и сама Ханне много раз её перечитывала, подчёркивая исполненные самого глубокого смысла формулировки.
Да, она была ослеплена.
Ослеплена и очарована этим недоступным мужчиной, который стоял за кафедрой в вельветовом пиджаке и джинсах, расслабленно рассуждая о личностных расстройствах и ухитряясь при этом выглядеть столь привлекательно.