Это был его брат Джино, которому полагалось находиться в Калифорнии.
— Садись!
Он обернулся, чтобы удостовериться, что за ним не следят из окон магазина.
II
Сначала могло показаться, что в машину сел чужой человек. Эдди даже не взглянул на брата и ни о чем его не спросил. А Джино, стиснув в тонких губах незажженную сигарету, уселся так быстро, что дверца успела захлопнуться до того, как на светофоре зажегся красный свет.
Эдди вел машину, глядя прямо перед собой. Миновали бензоколонку, станцию проката машин, мотель — несколько лимонно-желтых бунгало, расположенных вокруг бассейна для плавания.
Братья не виделись два года. Последняя встреча была в Нью-Йорке. Джино приезжал в Санта-Клару только один раз, пять или шесть лет назад, когда вилла «Морской ветерок» еще не была построена. Он даже не видел младшей девочки.
Время от времени они обгоняли грузовые машины. Проехали уже добрую милю от города, когда Эдди, не оборачиваясь, процедил наконец сквозь зубы:
— Они знают, что ты здесь?
— Нет.
— Думают, что ты в Лос-Анджелесе?
— В Сан-Диего.
Джино был худой и некрасивый. Только у него одного в их семье был такой длинный, к тому же еще кривоватый нос, глубоко запавшие пронзительные глаза и землистый цвет лица. Его тощие руки состояли из одних костей и нервов, так что казалось, будто кожа обтягивает кисть скелета, а пальцы были необыкновенно длинные и гибкие. Эти пальцы всегда двигались, что-то скатывали — то крошки хлеба, то обрывки бумаги — в плотные, словно резиновые, шарики.
— Ты приехал поездом?
Джино не спрашивал брата, куда тот его везет. Город был уже далеко позади. Эдди повернул влево и выехал на пустынную дорогу, проложенную через сосновый лес и плантации гладиолусов.
— Нет, не поездом и не самолетом. Я сел в туристский автобус.
Эдди нахмурил брови. Он все понял. Так было безопаснее. Его брат всегда предпочитал огромные голубовато-серебристые автобусы с нарисованной на кузове борзой, которые мерили дороги Соединенных Штатов, как в былые времена дилижансы, и останавливались в каждом городке, на тех же стоянках, где когда-то перепрягали лошадей. Они бывали набиты пестрой, шумной толпой пассажиров — на юге преимущественно неграми — со множеством чемоданов и пакетов, женщинами, окруженными детьми. Одни ехали далеко, другие выходили на ближайшей остановке. Одни жевали бутерброды и, стоя, наскоро глотали в станционных буфетах обжигающий кофе, другие безмятежно спали, третьи без конца суетились или докучали болтовней незнакомым попутчикам.
— Я сообщил им, что поеду автобусом.
Снова молчание. Две или три мили молчания. По обочинам дороги косили траву арестанты под присмотром двух конвоиров с карабинами в руках. Их было не меньше тридцати, все молодые, голые до пояса, в соломенных шляпах.
Братья даже не взглянули на них.
— Эллис здорова?
— Да.
— А как дети?
— Лилиан все еще не говорит.
Эдди и Джино любили друг друга и прежде были очень близки. Связывали их не только узы крови. Все детство они провели вместе, ходили в одну и ту же школу, мальчишками водились с одной и той же компанией и принимали участие в одних и тех же сражениях. В те годы Джино искренне восхищался братом. Восхищался ли он им и теперь? Возможно. О его чувствах трудно было судить. Эту мрачную сторону своей натуры он скрывал ото всех.
Эдди никогда не понимал брата и в его присутствии чувствовал себя стесненным. Многое в нем коробило Эдди. Не нравилось, например, пристрастие Джино одеваться во все броское, кричащее, как одевались подростки-шалопаи, которым они подражали в юные годы. Джино сохранил их повадки, манеру держаться, даже пристальный и в то же время уклончивый взгляд — все, вплоть до приклеенной к губе сигареты и бессознательной привычки постоянно что-нибудь катать или теребить длинными бледными пальцами.
— Ты получил письмо от мамы?
— Да. Сегодня утром.
— Я так и знал, что она тебе напишет.
Впереди снова блеснула вода. Лагуна была здесь пошире, чем на Сиеста-Бич. На длинном деревянном мосту, который тянулся к острову, сидели рыбаки. Под колесами затряслись доски. За мостом машина пересекла деревню и выехала на шоссе. Скоро показались болота, кустарники, беспорядочные группы пальм и сосен и, наконец, дюны. Почти полчаса прошло после встречи, а братья обмолвились лишь несколькими словами. Но вот Эдди вывел машину на тропу между дюнами и затормозил в крайней точке острова, на ослепительном песчаном берегу, где грозно ревел прибой и не было никого, кроме чаек и пеликанов.
Не открывая дверцы, Эдди заглушил мотор и закурил сигарету. Песок, наверное, обжигал бы подошвы. Длинная полоса ракушек очерчивала границу, которой достигало море во время прежних приливов. Высокая волна, сверкающая такой яркой белизной, что на нее больно было смотреть, вздымалась через равные интервалы и медленно опадала, рассыпаясь искристой пылью.
— Что с Тони? — спросил наконец Эдди, обернувшись к брату.
— А что тебе пишет мама?
— Будто он женился. Это правда?
— Правда.
— А ты не знаешь, где он?
— Точно не знаю. Его ищут. Уже разыскали родных его жены.
— Они итальянцы?
— Нет, литовцы. У отца маленькая ферма в Пенсильвании. Похоже, что он тоже не знает, где его дочь.
— А про то, что она вышла замуж, знает?
— Знает. Я слышал, что девушка работала в какой-то нью-йоркской конторе, но с Тони познакомилась в Атлантик-Сити, проводила там отпуск. Потом они, должно быть, продолжали встречаться в Нью-Йорке. Месяца два назад, сразу после женитьбы, они ездили к ее отцу, чтобы сообщить ему о своем браке, и пробыли у него дней десять.
Эдди протянул брату сигарету. Тот взял одну, но не зажег.
— Я знаю, почему его ищут, — почти не разжимая рта, медленно произнес Джино.
— Дело Кармине?
— Нет.
Эдди терпеть не мог разговоров на подобные темы. Все это было от него далеко, словно в другом мире. В глубине души он предпочел бы вовсе ничего не знать. В таких делах всегда опасно знать слишком много. Почему его братья не развязались со всем этим, как сделал он? Даже прозвище Жук, приставшее к Джино, казалось ему непристойным.
— Это я прикончил Кармине, — спокойно заявил Джино.
Эдди и глазом не моргнул. Джино был убийцей по склонности, и это тоже мешало старшему брату, ненавидевшему всякое насилие, чувствовать себя с ним непринужденно.
Эдди не осуждал брата. Не ужасался его поступкам. Скорее это его физически стесняло, как стеснял жаргон Джино, от которого он сам давно отказался.