О таком не говорят - читать онлайн книгу. Автор: Патриция Локвуд cтр.№ 18

Она хорошо помнила, каким становилось лицо ее тети, когда та брала руки сына и заводила их ему за спину – в той игрушечной кухне, полной игрушечной еды. Она уже тогда начала сомневаться, стоит ли ей заводить детей, потому что всякое может случиться, и заранее не угадаешь, справишься ты или нет. Как вообще можно заранее знать, справишься ты или нет? Но она много думала о той маленькой девочке с двумя смешными косичками, которая однажды прошла мимо нее в самолете и мимоходом погладила ее по руке и ноге, и это было как дождь из мягких синих слив, ласковый град без боли и синяков. Удивление не покидало ее еще очень долго после того, как малышка ушла, и пока она, запершись в туалете, задумчиво потягивала чистую водку из пузырька из-под шампуня, ее кожа вдруг расцвела жарким румянцем: видимо, она все-таки справится.

«Я была с вами, я ощущала свою сопричастность, пока вы не пошутили насчет горбунов». Последняя женщина в очереди из зрителей повернулась к ней спиной: из-под ее солнечно желтой рубашки выпирал горб, точно такой же, как у ее собственной бабушки, как бы гребенчатый и чуть приподнятый слева, и весь день до вечера у нее в ушах эхом звенели слова: Я была с вами, я ощущала свою сопричастность, – и она сама толком не понимала, что ее дернуло пошутить о горбунах, ведь у бабушки тоже был горб, и его очертания накрепко врезались в ее память, и она до сих пор ощущала его громаду под своей медленной и доверчивой детской ладонью.

Было даже какое-то утешение – пусть и горестное, безысходное – в том, как ее маленькое окошко открылось навстречу извечной тайне бытия. Как в тот вечер она совершенно необъяснимо заказала большую тарелку немецкого картофельного салата – два года назад; до того, как все произошло, – а потом ей пришло сообщение, что умерла ее бабушка, которая готовила тот же салат, но по собственному рецепту, включавшему бекон, сахар, белый уксус, вареные яйца и еще какой-то старомодный и важный ингредиент, который она всегда забывала добавить. Может быть, семена сельдерея?

я сидела в «Аутбэк», когда это случилось, елa жареный в кляре луковый цветок, было написано в сообщении. наверное, она бы хотела, чтобы так все и было

«Вы поступаете правильно, богоугодно! – воскликнул нервный священник на похоронах. Он был убежден, что современный мир не уважает своих стариков, а значит, не почитает и Господа Бога, старейшего из всех ныне живущих старейшин. – В наше время, когда умирают родители, дети заворачивают их в ковер и зарывают на заднем дворе, как каких-то чихуа-хуа!» Нет, все не так, обескураженно размышляла она. Для современного человека нет ничего любимее и дороже, чем медная урна с прахом усопшего чихуа-хуа, стоящая на видном месте на каминной полке. Он бы знал, если бы хоть раз вышел в Сеть.

Все это категорически несовременно, размышляла она, пока слушала, сидела, вставала и преклоняла колени, позволяя своему телу и голосу самостоятельно вспоминать давно позабытый ритуал, скорбь должна заключаться внутри своего собственного, замкнутого круга времени. Потом она быстро глянула вбок и увидела, как ее папа беспрестанно попыхивает электронной сигаретой на дальнем краю их семейной скамьи: сосет свою черную футуристическую штуковину, как голодный младенец – материнскую грудь, и, запрокинув голову к сводчатому потолку, выдыхает белые облака пара, словно душу умершей матери.

«Что мы скажем нашим внукам?» – спросила она у брата, накручивая на палец несуществующий телефонный провод.

«То же самое, что говорили нам, – задумчиво ответил он. – Да, я тоже плескался в дерьме. Да, я тоже был там, лаял на полицейских собак. Да, я ходил на портал и требовал, чтобы диктатор сменил мне подгузник».

Пару лет назад муж купил ей ДНК-тест, еще до того, как стало известно, что все результаты хранятся в большом банке данных, чтобы когда-нибудь можно было посадить в тюрьму твоего дальнего родственника – за кражу буханки хлеба. Она вяло плюнула в пробирку, отправила в лабораторию и дождалась результата. Как оказалось, она была потомком одной из filles du roi, француженок из низшего сословия, отправленных за океан, чтобы выйти замуж за французских поселенцев в Канаде и тем самым вывести их из дремучей бобровой дикости. «Это многое объясняет, – простонал муж. – Это все объясняет». Да, наверное, объясняет. Ей представлялась ее ДНК, текущая из ее тела назад во времени, и время было заполнено лицами дальних родственников за тюремной решеткой, и почему-то именно она была виновата в том, что они там оказались. Виновата хотя бы тем, что перевела часы на другую эпоху, минуя их всех; тем, что вообще родилась.

Однажды ей довелось выступать вместе с лектором, который смеялся голосом своего прадеда, хохотал пять минут кряду, в прямом смысле слова катался по полу от смеха; еще в самом начале он объяснил, что, когда он выступает на сцене, его предки всегда стоят рядом с ним, у него за спиной. Когда он закончил свое выступление, она разгладила ромашки у себя на платье, подошла к микрофону и объявила, щурясь на свой персональный прожектор: «У меня даже нет слов, чтобы передать, насколько всецело и полно моих предков здесь нет». Но затем ее голос внезапно наполнился силой, и она укоренилась на сцене, точно дерево, у которого есть душа, и открыла портал, где пребывал ее голос, и это было, наверное, лучшее из ее выступлений – она бурлила, как кровь, мчащаяся по артериям реальности, и вдруг осознала, что предки не только стоят за спиной, но еще и придут в мир опять.

Ее разбудила луна, ударив светом в окно. Ежедневно, в четыре утра, первобытное чувство опасности, долга и возможной угрозы волков поднимало ее с постели и велело пойти проверить костер. Она поднималась и шла, и костер мира по-прежнему горел в своем каменном круге, и она снова ложилась и пыталась уснуть, но лежала без сна еще час или два. Она представляла, как вырастает из крошечного семечка, тянется к небу бобовым стеблем, ее разум шелестит листьями и укрепляется с каждым побегом; как она развивается в нынешнюю себя из одноклеточного организма среди влажных, красиво расставленных папоротников. Вновь распускается, точно цветок, в материнской утробе, не зная вообще ничего о жизни снаружи. Как в портале на чужом языке или совсем в раннем детстве, когда ты еще не умеешь читать.

Вот что странно: все лучшее на портале как будто принадлежит всем и каждому. Бесполезно втолковывать «Это мое» какому-нибудь подростку, который тщательно вырезал имя, лицо и отпечатки пальцев из твоих фраз. Ей это нравилось, нравился безразмерный свободный язык у нее в голове, это был и ее язык тоже. Фрагмент твоей жизни перерезает свою пуповину и размножается среди людей, поначалу нигде и совсем по чуть-чуть, а потом вдруг – везде и помногу. Все и никто. Бывают ли у _____________ близнецы?

Слова, которые опалили огнем ее тело, когда она собиралась запостить их в портал, но не сейчас, а через год:

в какие странные времена мы – в кавычках – живем

смотри, вот она! – написала сестра и прислала ей снимок узи на двадцатой неделе беременности: как бы отпечаток большого пальца, проступавший оранжевым пятном в темноте. видишь, какая большая у нее голова?

привет, малыш-инопланетянин! – написала она в ответ. добро пожаловать на нашу кошмарную планету!