Мое преступление (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Гилберт Кийт Честертон cтр.№ 84

– Понимаете, он создает свой собственный стандарт, – ответила Гипатия с легким вздохом. – В каком-то отношении он прекраснее, чем Аполлон. Конечно, именно в нашем, низменном смысле. – И она снова вздохнула.

Я ощутил неожиданное побуждение к тому, чтобы спросить:

– А есть ли у него волосы?

Последовало долгое мучительное молчание, и затем доктор Хэгг ответил мягко:

– В этом смысле все по-другому; то, что у него есть, – это не… ну, разумеется, это не то, что мы называем волосами… однако…

– Разве ты не думаешь, – тихо сказала его жена, – разве ты не думаешь, что на самом деле в качестве аргумента, когда говоришь с простой публикой, это можно назвать волосами?

– Возможно, ты права, – сказал доктор несколько мгновений спустя. – О волосах такого рода надо бы говорить иносказательно.

– Но что же это такое, – спросил я с некоторым раздражением, – если не волосы? Это перья?

– Не перья в том смысле, который мы вкладываем в это слово, – мрачно ответил Хэгг.

Я встал, испытывая возбуждение:

– Могу я хотя бы увидеть его? Я журналист и не имею других мотивов, кроме любопытства и тщеславия. Мне хотелось бы лишь объявить, что я пожал руку сверхчеловеку.

Муж и жена поднялись, выражая всем своим видом смущение.

– Ну конечно, вы понимаете, – сказала леди Гипатия с той очаровательной улыбкой, которую может обеспечить только аристократическое происхождение. – Вы понимаете, что он наверняка не может пожать руку… не может, вы знаете… Структура, разумеется…

Я преодолел все рамки приличия и бросился к двери той комнаты, в которой, как я предполагал, содержится необычайное создание. Я взломал эту дверь; в комнате было темно. Однако впереди послышался слабый грустный писк, а сзади слились воедино два печальных возгласа.

– Зачем, зачем вы сделали это! – вскричал доктор Хэгг, уткнувшись лицом в ладони. – Вы впустили сквозняк, и он умер!

Уходя из Кройдона тем же вечером, я наблюдал, как мужчины в черном несут гроб, своими очертаниями не похожий ни на что человеческое. Буря стонала надо мной, терзая кроны деревьев, и они плясали в вышине, подобно траурным плюмажам на каких-то похоронах космических масштабов. «И вправду, – сказал по этому поводу доктор Хэгг, – целая вселенная плачет по самому лучшему из своих детей». Но мне почудились доносящиеся сквозь вой ветра раскаты хохота.

Перевод Марины Маковецкой

(Если бы Хуан Австрийский женился на Марии Шотландской…)

Почему считается, что самая знаменитая история любви в мире (за вычетом разве что архетипической истории Адама и Евы) – это любовь Антония и Клеопатры? Прежде чем ответить, я должен для начала высказаться насчет той доподлинной истины, которая стоит за историей Адама и Евы. Когда мои современники играли с этой историей на все лады, то благопристойно причесывая ее, то переворачивая ее вверх ногами и выворачивая наизнанку, чтобы приспособить к современной морали, то расширяя до эволюционной фантазии, которая по сути своей не может иметь никакой морали, я часто задавался вопросом: неужели никто не хочет оставить все так, как есть? Пусть это не более чем старая притча – но старой притче и подобает старая мораль. Христиане, во всяком случае христиане моей конфессии, не обязаны относиться к Писанию с тяжеловесным буквализмом пуританина – который поневоле оказывается в положении гебраиста, не владеющего ивритом. Любопытно, однако, что чем менее буквально мы воспринимаем эту притчу, тем правдивее она становится, и этот закон будет действовать, даже если она окажется трансформирована в современный рассказ о мистере и миссис Джонс: старая мораль в результате только наполнится новым звучанием. Некто, не имеющий в своей собственности ничего и буквально нагой, получает от щедрого друга доступ ко всем плодам, цветам и прочим благам обширного, великолепно ухоженного поместья, с единственной просьбой: дать обещание не мешать цвести и плодоносить одному, только одному дереву во всем саду. Мы можем спорить до хрипоты, с ранней юности до мафусаиловых лет, но для любого честного человека мораль этой притчи остается неизменной. Если тот, кто нарушил обещание, сделал это «просто так» – то он по меньшей мере хам. Если же он перед этим сказал себе: «Я нарушаю свое обещание потому, что считаю все ограничения, включая честное слово, преградами на пути величия прогресса и безграничности эволюции», то это делает его стократ хуже обычного хама, ибо он поступил как скучающий бездельник, нарушивший слово от слишком хорошей жизни. Впрочем, сторонники современной морали скажут, что человек действительно заскучал в Эдеме и потому был прав, требуя для себя эволюции (или, по крайней мере, хоть каких-то изменений). Сама постановка такого вопроса возвращает нас к истории Антония и Клеопатры. Или другой пары, тоже известной в истории, хотя эту женщину и этого мужчину история упоминает порознь.

Если согласиться с современной теорией, изложенной выше, грехопадение действительно было величайшим падением, потому что это было первое действие, которое в качестве мотива имело одну только скуку. Прогресс начался от скуки, и, небесам известно, иногда становится похоже, что от нее он может и закончиться. Неудивительно: из всех ложных утверждений самым ложным мне видится то, согласно которому человечество должно находить счастье в самом процессе движения к цели, а не в цели как таковой, ибо последняя сплошь и рядом представляет собой беспросветную глупость. Только дети и немногие по-настоящему счастливые люди могут спокойно переходить от того, что они очень любят, к тому, что они полюбили еще больше. Но если существует что-либо, действительно нашептанное дьяволом, то это человеческая ненависть к прекрасному, когда оно уже достигнуто и сделалось привычным, – во имя новизны, еще не достигнутой или вовсе недостижимой, но притягательной. Судя по всему, древо познания оказалось способно наскучить Адаму ничуть не меньше, чем райский сад.

С некоторых пор стало очевидно, что эта «тень злосчастья» (которую один поэт-агностик назвал «та скверна, что подточит мир») накрывает всю цивилизацию, как будто пребывающую в полной силе и славе, – и я, наверно, причиню боль многим, сказав: именно так может проявляться первородный грех, который все-таки существует, как ни старайся числить его по ведомству исторических легенд. Однако сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов о том, чего не найдешь и в исторических легендах. О поистине великой, героической истории несостоявшейся свадьбы, медового месяца, которого никогда не было – и обстоятельства которого я именно по этой причине стремился изучить как можно более тщательно. Очень примечательный факт: мы с полным основанием признаем, что счастливая любовь, несомненно, является естественной для человечества, потому она ему и дарована, – но не можем указать исторический пример счастливого брака и великой любви между знаменитыми историческими личностями, даже теми, кто явно были этого достойны. Между тем брак великого мужчины и великой женщины, согретый счастьем великой любви и не омраченный никакими сторонними обстоятельствами, мог бы стать чем-то грандиозным – и привести к событиям, соизмеримым с последствиями самого первого брака, заключенного еще в Эдеме.