Справедливости ради следует сказать, что позитивистская наука той поры была почти столь же самоуверенна и агрессивна, как ее отрицатели. Это касается не только гипотетических изобретателей «мафусаилита», но и вполне реального Ломброзо, а тем более его последователей, рассуждавших о «криминальном черепе» и «уголовном ухе». В каком-то смысле подобные грехи свойственны и Эрнсту Геккелю, действительно крупному ученому, которого временами «заносило» (особенно когда он, сам того не замечая, переключался с биологии на философию), – хотя, конечно, объявить все его теории списанными в утиль Честертон оснований не имел: часть их по сей день актуальна. Так что ввести этот марш прогресса в разумные рамки было действительно необходимо – и во многом эта задача легла на плечи таких, как Честертон. Хотя обе стороны с этой логикой, наверное, не согласились бы: Честертона абсолютно устраивал тот уровень научности, который был достигнут в средневековых бестиариях (на стилистику которых его повествование «О монстрах» ориентировано совершенно сознательно), а представители тогдашних естественных наук возмутились бы при одной мысли, что их мнение может кто-то оспаривать.
Самое необычное произведение в этом разделе – «Шанс для Марии Стюарт». Оно было специально написано для сборника «Если бы все произошло иначе…» (1931), представлявшего одну из первых в мире попыток собрать под одной обложкой работы жанра, сейчас называемого «альтернативной историей», причем такие, в которых серьезное моделирование несбывшихся событий сочетается с высоким литературным уровнем. Участниками этого проекта стали свыше десятка авторов. Имена многих из них ничего не скажут современным читателям: даже Беллок, близкий друг, соратник и частый соавтор Честертона (для их совместного творчества даже был придуман специальный псевдоним Честребеллок) входит в их число, как и знакомый нам по «Загадке поезда» Тревельян, в большей степени оппонент Честертона, чем его единомышленник. Но были и знаменитости: один из рассказов написал Андре Моруа, а другой… Уинстон Черчилль.
Впрочем, самым знаменитым из этих авторов был и остается сам Честертон. Хотя о Марии Стюарт и ее мире все мы до сих пор судим в основном по другому знаменитому произведению, биографическому роману Цвейга. Книга эта настолько известна, что обычно даже нет нужды напоминать читателям, «кто есть кто» из упоминаемых Честертоном исторических персонажей: эта информация содержится в цвейговской «Марии Стюарт»!
Как я отыскал сверхчеловека
Поклонникам мистера Бернарда Шоу и других нынешних писателей может оказаться любопытно узнать, что сверхчеловек найден. Его отыскал я, и живет он в Южном Кройдоне. Мой успех станет немалым ударом для мистера Шоу, который пошел по неверному пути и теперь ищет это существо в Блекпуле, а что касается намерения мистера Уэллса создать его из газов в частной лаборатории, то я всегда думал, что оно обречено на провал. Я заверяю мистера Уэллса, что сверхчеловек в Кройдоне родился самым заурядным способом, хотя самого его, конечно, отнюдь нельзя назвать заурядным.
И его родителей никак нельзя назвать недостойными того великолепного существа, которое они произвели на свет. Имя леди Гипатии Смайт-Браун
[92] (ныне ее зовут леди Гипатия Хэгг) никогда не будет забыто в Ист-Энде, где она превосходно трудилась ради общественного блага. Ее постоянный лозунг «Спасите детей!» был связан с тем жестоким пренебрежением детским зрением, вследствие которого детям часто позволяют играть аляповато раскрашенными игрушками. Гипатия привела неопровержимые статистические данные, показавшие, что детям, которым разрешалось смотреть на лиловое и ярко-красное, грозит потеря концентрации внимания много лет спустя, в старческом возрасте; и неутомимый крестовый поход этой леди привел к тому, что «обезьяна на палочке» почти исчезла из Хокстона. Глубоко преданные делу Гипатии Смайт-Браун сотрудники неустанно бродили по улицам, отбирая игрушки у детей бедноты, которых ее доброжелательность нередко заставляла прослезиться. Свершения Гипатии Смайт-Браун, однако, были прерваны – отчасти благодаря возникшему у нее интересу к зороастризму, отчасти благодаря безжалостному удару зонтиком. Этот удар нанесла беспутная ирландская торговка яблоками, которая, вернувшись с какой-то разгульной вечеринки в свое катастрофически замусоренное жилище, обнаружила у себя в спальне леди Гипатию, снимавшую со стены репродукцию картины весьма пикантного свойства, вид коей отнюдь не мог возвысить ум. При этом невежественная и полупьяная неукротимая носительница кельтской крови нанесла серьезный ушиб пламенной активистке, присовокупив к нему абсурдное обвинение в краже. Зонтик и ушиб потрясли изящный ум леди Гипатии крайне неприятным образом, и именно в состоянии кратковременного расстройства вышеупомянутого ума она и вышла замуж за доктора Хэгга.
Сам доктор Хэгг, полагаю, и вовсе не нуждается в представлении читателю. Любой, кто хоть немного знаком с теми смелыми экспериментами в духе неоиндивидуалистической евгеники, что ныне привлекают внимание английской демократии, должен знать его имя – и ежедневно возносить за него молитвы, адресуя их, возможно, не Всевышнему, но уж неким высшим силам точно. Еще задолго до наступления совершеннолетия будущий доктор обрел то абсолютное понимание исторических корней религии, которое может дать только глубокое изучение электромеханики. Впоследствии он стал одним из наших самых блистательных геологов и достиг того смелого и неповторимого взгляда на перспективы социализма, которое может дать только геология. Первоначально казалось, что существует небольшая, но ощутимая дистанция между его взглядами и взглядами его аристократической супруги, так как Гипатия выступала в пользу (по ее собственной остроумной формулировке) защиты бедняков от них же самих, а доктор Хэгг безжалостно заявлял, используя свежую и хлесткую метафору: «Падающего подтолкни!» И все же со временем супружеская пара пришла к выводу, что их взгляды имеют немалое сходство – прежде всего их роднит злободневность, и сама мысль об этой злободневности позволила и Гипатии, и доктору Хэггу обрести мир в семейной жизни. В конце концов альянс между двумя благороднейшими представителями нашей цивилизации, модной дамой и незаурядным медиком, был дополнительно освящен рождением сверхчеловека, именно того существа, о котором день и ночь мечтали труженики Баттерси.
* * *
Дом доктора и леди Гипатии Хэгг я отыскал без особого труда: он находится в самом конце Кройдона с его беспорядочно пересекающимися улицами и скрыт за рядом тополей. Я приблизился к дому в сумерки, и тусклые очертания этого жилища вызвали у меня впечатление чего-то мрачного и чудовищного – впечатление, в котором не было ничего странного, если учесть, что внутри находилось существо, гораздо более поразительное, чем обычные человеческие дети. Когда я вошел в дом, то был встречен леди Гипатией и ее мужем с восхитительной любезностью, но не так-то легко оказалось добиться того, чтобы увидеть сверхчеловека, который на тот момент достиг уже пятнадцатилетнего возраста и все же находился взаперти в отдельной комнате. Даже беседа с его отцом и матерью не позволила выяснить отличительные особенности этого таинственного создания. Леди Гипатия, женщина с бледным и острым личиком, носящая одежду тех блеклых и непримечательных серо-зеленых оттенков, которые благодаря ее неусыпной деятельности сейчас сделались образцом моды для лучших домов Хокстона, говорила о своем отпрыске, пожалуй, без тени вульгарного тщеславия, свойственного многим матерям обычных человеческих детей. Я решился на отважный шаг и спросил, красив ли сверхчеловек.