Женские убеждения - читать онлайн книгу. Автор: Мег Вулицер cтр.№ 77

– Пусть кто попробует сказать, что проверка – это неважно!

Специалисты с двадцать шестого этажа выяснили, что у Сосы внушительный список достижений. Секретарь исполнительного комитета ЮНИСЕФ написал ей восторженное, едва ли не рыдающее рекомендательное письмо. А через неделю-другую пришла новость, что скромная операция по спасению прошла успешно, сотню намучившихся молодых женщин объединили в пары с женщинами постарше. Молодых временно поселили в многоквартирном доме в Кито, там они могли оправиться от потрясения и обучиться ремеслу, чтобы начать зарабатывать и вступить в новую жизнь. Еще до конца года, следуя предложению Фейт, одну из спасенных девушек предполагалось привезти в Штаты на конференцию, посвященную наставничеству, которая должна была состояться в Лос-Анджелесе: предполагалось, что она скажет несколько слов сразу после вступительной речи.

Фейт уже начала работать над этой вступительной речью, однако сейчас – давно уже наступил октябрь – пока она голая лежала под полотенцем на столе, а ее болезненно шлепали и мяли, она подумала: пусть-ка вступительную речь произнесет Грир Кадецки. Не только напишет, но еще и выступит. Грир дальновидна, умна, эмоциональна. Она прекрасно слушает и заставляет людей раскрыться: своим расположением она вызывает доверие. Вон сколько прекрасных речей она тогда написала для малых мероприятий. А кроме того, Грир постепенно становится зрелой личностью, и это выступление станет для нее важной вехой. Пусть напишет две речи, одну – для девушки из Эквадора, вторую – для себя. И в собственной речи наконец-то станет говорить от лица Грир Кадецки.

Фейт понимала, что Грир оказалась в патовой ситуации – это всегда происходит, если несколько лет проработать на одном месте. Ей нужны доказательства значимости того, что она делает, а не зыбкие заверения, что она не работает вхолостую. В противном случае у нее будет накапливаться недовольство, а значит, рано или поздно она уволится.

А вдруг они все уволятся, думала Фейт. Разумеется, на их место можно взять других: сотрудницы у нее увольнялись и раньше. Хелен Брэнд месяц назад стала штатным журналистом в «Вашингтон пост». Незаменимых нет, и все же каждый раз при уходе сотрудника она чувствовала болезненный укол и некоторое время горевала, а когда появлялся кто-то новый, она существенно взбадривалась, даже дыхание учащалось.

Отдай эту речь Грир, сказала она себе. Фейт часто вспоминала один разговор с Грир Кадецки – это было еще в начале их сотрудничества. Грир позвонила ей в слезах и сообщила, что у ее близкого друга случилась трагедия и она не сможет участвовать в первой конференции, над организацией которой все они трудились круглосуточно. Какой-то ребенок погиб, припомнила Фейт; кажется, брат бойфренда Грир? Дело давнее, подробности уже забылись. Помнила она только голос Грир в телефоне, та сказала: «Фейт?» – а потом расплакалась, а она, Фейт, с первого же слова начала ее утешать. Только они договорили с Грир, она набрала другой номер – пришлось прикрикнуть, оказать давление, чтобы залатать образовавшуюся дыру. Такое бывает, если ты руководишь фондом. Сперва утешаешь, а потом вынуждена давить и даже кричать.

А потом, несколько позже, Фейт услышала, как Грир просительным тоном говорит с кем-то по мобильнику. Фейт встревожилась, подошла к ней, спросила, все ли хорошо. Грир подняла глаза, кивнула, но судя по ее виду, все было плохо. В тот же день Грир появилась на пороге кабинета Фейт – в этом не было ничего особенного, все молодые сотрудницы рано или поздно оказывались у нее на пороге – зашла, села на диван и все Фейт рассказала. Тяжелое расставание с молодым человеком, с которым она встречалась еще со школы.

– Я не знаю, что делать, – пожаловалась Грир. – Мы так долго были вместе, считали, что это навсегда.

А потом она заплакала, безутешно, но негромко – Фейт почему-то вспомнились те времена, когда маленький Линкольн болел крупом.

Фейт выслушала, и хотя никакого готового рецепта предложить не смогла, она заверила Грир, что та может в любой момент прийти к ней на разговор.

– Я не из вежливости предлагаю, – добавила она, и предлагала действительно от всей души, потому что Грир была одним из ее достижений. Она явственно повзрослела, оказалась надежной, преданной, умной, скромной – именно такого человека стоит брать на работу и продвигать по службе. Но сейчас Грир явно в тупике, нужно напомнить ей о том, зачем она вот уже четыре года работает в «Локи». Дай ей такую возможность, подумала Фейт.

Кроме того, Линкольн был прав: Фейт устала, переработалась. Ей уже исполнился семьдесят один год, и хотя некоторые утверждали, что нынешние семьдесят – это бывшие сорок, она-то понимала, что это не так. Вот и в сегодняшнем массаже она нуждалась просто отчаянно. Хотелось пролежать на этом столе тысячу часов, пусть эта поджарая женщина молотит ее по спине, раскладывает нагретые постукивающие камушки по позвоночнику, втирает детское масло в шею, пока шея не станет гибкой тесемкой, некрепко привязанной к голове, а голова – легкой, как воздушный шарик. Фейт страшно утомила жизнь в таком темпе, ей противна была сама мысль о том, чтобы в ближайшее время выступать на очередной конференции – особенно учитывая, в каком ключе эти конференции теперь проходили.

Никаких больше ясновидящих. Никакого пеликанового масла.

Пусть выступит Грир. Это будет даже символично.

Пока Фейт обдумывала все это, массажистка перебралась на другой край стола и стала растирать ей ноги.

Нажала на какую-то точку под большим пальцем стопы, Фейт вздрогнула, и тут же в голове сложился список из двух пунктов:

1) Устроить встречу с Грир, обсудить Лос-Анджелес. Выяснить, знает ли Грир испанский, – это будет очень кстати.

2) В целом воодушевить Грир Кадецки. Ее необходимо воодушевить. Как и всех остальных.

Фейт, хотя и смутно, но помнила ту их первую встречу, в колледже у Грир. Грир была такая умненькая, тонко чувствующая, а кроме того, на нее давили сложные отношения с родителями. Разумеется, Фейт тогда вспомнила собственные сложные отношения с родителями в молодости. И те, и другие родители мешали дочерям двигаться вперед, хотя при этом и любили их. Фейт была тронута, когда увидела это в Грир, и тогда – порой трудно бывает объяснить свои собственные поступки – она дала Грир Кадецки свою визитку, как иногда и до сих пор давала молодым женщинам, с улыбкой, которая, как она надеялась, для них окажется значимой. В данном случае так и вышло, поскольку Грир до сих пор работает в фонде.

А Фейт, теперь уже безусловно пожилая женщина, по-прежнему вспоминала про родителей с нежным смешением чувств – несмотря на то, как несправедливо они с ней поступили полвека тому назад. Просто они хотели как лучше, были людьми своей эпохи. Ей и сейчас хотелось плакать, когда она вспоминала родительскую нежность, игры в шарады и как они с Филиппом бегали по квартирке в Бенсонхерсте после ванны, визжали, и от них так приятно пахло, а потом мама, точно тореадор, ловила их полотенцем. Повсюду оставались отпечатки мокрых ног, которые, впрочем, быстро высыхали без всякого следа.

Родители мешали ей двигаться вперед, ее это бесило, однако продолжалось недолго. Брат не принял ее сторону, поначалу она на него обижалась, а потом обида утихла, ведь жизнь шла дальше – ее жизнь, совсем не похожая на его: кончилось тем, что они перестали чувствовать себя родственниками, а уж тем более близнецами. Лежа на столе, Фейт пыталась мысленно поставить галочку: она первой позвонит ему в их общий день рождения через несколько месяцев, она ему, а не наоборот. Встанет в этот день пораньше, позвонит первой, спросит, не собираются ли они с Сидель в ближайшее время на Восточное побережье. «Было бы так здорово, – скажет она. – Можем даже поиграть в шарады. Начинайте упражняться».